— Нет… За мной!
Боярин поднял глаза к небу и пустил коня широким шагом, давая ему отдых, и одновременно по длинной дуге обходя главные силы османов. Но напасть на врага внезапно не удалось — казачий отряд опять напоролся на небольшой разъезд из трех конников, которые моментально устремились к дороге. Дьяк пустил скакуна в галоп, не особо надеясь догнать дозорных, но зато выигрывая время — может, янычары не успеют выстроиться в шеренгу и их удастся смять?
Но опытная пехота — пожилые ветераны, успевшие повоевать по всему миру, — успели.
Увидев перед собой густой лес из острых пик, готовых впиться в мягкие конские и человеческие тела, Даниил Федорович повернул правее, метясь в полутысячный татарский отряд, прикрывающий край османского войска.
Атака опять удалась столь стремительной, что степняки успели выпустить едва по паре стрел, как им пришлось хвататься за копья, чтобы встретить конный удар.
Сунув стальной шарик за пояс, боярин схватился на саблю — кистенем удары парировать невозможно — громко закричал.
Сунув стальной шарик за пояс, боярин схватился на саблю — кистенем удары парировать невозможно — громко закричал. Поначалу хотел «Москва!», потом решил, что с казаками лучше «Ура!», а в результате получился просто громкий бессмысленный вопль, с которым он мчался на врага, не имея ни щита, ни рогатины. По счастью, на этот раз его противником оказался молодой и еще неопытный татарин, а потому дьяк довольно легко отпихнул в сторону острие пики, резанул саблей ему поперек лица, метясь чуть ниже острого подбородка, потом полосонул сверху вниз басурманина с правой стороны, неспособного защититься длинной пикой от близкого удара, отпрянул в сторону, углядев чужой кинжал. Сталь звонко, но бессильно царапнула по панцирю — Даниил Федорович кольнул в ответ, потом рубанул промеж ушей лошадиную морду, скрестил сабли с оказавшимся на дороге врагом. Они высекли искры — и разошлись, двигаясь среди общей толпы в разных направлениях. Еще какой-то татарин попытался достать его издалека — боярин повернулся, пропуская укол саблей по нагрудным пластинам, и подрезал вытянутую руку снизу вверх. Опять впереди показалась степь — не доставая до самого татарина, маячившего сбоку, Даниил Федорович со всего размаха, из-за головы, полосонул по крупу его коня, прорубая мясо до кости. Конь свалится — авось, хоть затопчут в схватке басурманина. Да и в сече участие уже не примет, куда ему пешему в такой давке? Пятки привычно сдавили лошадиные бока, побуждая скакуна вывозить хозяина из боя.
Боярин Адашев вдохнул воздух полной грудью, обернулся. Опять отряд поредел на сотню человек, но держался вместе, не рассыпался. И атаман Черкашенин на месте.
— Куда теперь? — тяжело дыша, поинтересовался он. — Опять в обход?
— Ни к чему уже, — боярин отер саблю о рукав и вернул ее в ножны. — Вечереет. Татары сейчас в погоню за нами пустятся, янычары дорогу перекроют. В тревоге всю ночь будут, и назад вернуться не успеют.
Широким наметом, уже не особенно заботясь о силах лошадей, казачий отряд дошел до лощины за разгромленным кочевьем, где паслись под присмотром трех воинов свежие кони. Переседлав в свете загорающихся звезд скакунов, отряд стремительным галопом помчался прямо на юг, далеко в ночь отрываясь от уставших, и не знающих нужного направления преследователей.
В это самое время мимо Азова, большая часть гарнизона которого ушла уничтожать казачий разбойничий отряд, а усиленные дозоры с тревогой вглядывались в темную степь, тихо скользили вниз по течению низкобортные вместительные ладьи. Сто двадцать суденышек везли к морю почти восемь тысяч человек. Вскоре они подберут с берега небольшой отряд, отвлекавший на себя внимание османских командиров, и поднимут на мачтах белоснежные паруса.
Наступало шестнадцатое июня тысяча пятьсот шестьдесят седьмого года.
Глава 4. БАНДИТЫ
— Возьми его, — указал Кароки-мурза на арбуз, — и отойди на тысячу шагов. Арбуз был, естественно, не свежий, а соленый — откуда в июне возьмутся свежие арбузы? Да и все прочие фрукты на накрытом под ярким летним солнцем дастархане так же были прошлогодними — вяленными, мочеными, сушеными. Изюм, курага, инжир, яблоки, персики — обычные для южной зимы сласти. Сладостей султанский наместник Балык-Кая пока не видел, но рассчитывал побаловаться в своем бейлике с новыми невольницами. Хотя мурза из подвластного рода Алги и находился сейчас где-то в степях, охраняя по его повелению странного русского, присланного Аллахом, но Кара-мурза продолжал кочевать здесь, возле Кара-Сова, и обязан позаботиться, чтобы его повелителя усладили всеми возможными способами.
Покамест Кара-мурза старался на славу. Теплый день: яркое солнце, нежаркий, но приятный воздух, сочная и зеленая, хрустящая под ногами трава — все то, ради чего наместник и решил навестить свои владения, отнести к нему в заслугу было нельзя.
Теплый день: яркое солнце, нежаркий, но приятный воздух, сочная и зеленая, хрустящая под ногами трава — все то, ради чего наместник и решил навестить свои владения, отнести к нему в заслугу было нельзя. Но вот богатый стол: фрукты, миндаль, лещина, халва, пастила, рахат-лукум, копченая барабулька, мидии, краб, холодная шемая, запеченный в виноградных листьях налим, жареный ягненок, кумыс, соленая конина, хлеб и ногайское масло — обо всем этом позаботился именно вассал. Если он так же позаботится и о ночных усладах — можно будет, так и быть, простить ему долги по податям пятилетней давности. Холера все-таки была, мор. Треть рода вымерла — какие там подати?
Кароки-мурза щелкнул пальцами, указывая на накрытый стол, и мальчик в синих атласных шароварах и короткой вышитой курточке с готовностью подал ему ломтик жирной белой шемаи. Наместник прижал ее языком к небу, растер, наслаждаясь нежным вкусом. Другой мальчик тут же с готовностью подал пиалу с кумысом.