Впрочем, какие бы страсти ни рассказывали про обитателей донских берегов запуганные татары, они не могли не признать два очень важных для опытного военачальника момента: казаки почти не пользовались луками, они оборонялись от нападений пищалями, ими же пользовались при захвате галер и ногайских стойбищ. Это означало, что конная казачья армия не способна засыпать янычарский строй смертоносными стрелами. А что касается пищалей — пушки стреляют куда дальше, и никакие частоколы и завалы от них не спасают. Касим-паша не то что не опасался этих разбойников — он даже жаждал встречи с ними, дабы показать им мощь правоверного оружия, обрушить на неверных карающий меч Аллаха и стереть их с лица земли.
Истребляя казачество на своем пути, Касим-паша собирался дойти до волока, соединяющего Дон и Волгу, после чего, оставив несколько татарских тысяч в качестве прикрытия, прямым маршем отправиться на Астрахань. К тому времени, пока пешие янычары дойдут до города, галеры как раз успеют преодолеть волок и вниз по течению быстро скатятся до столицы бывшего ханства, прикрываемые по берегам в своем быстром движении стремительной степной конницей.
Примерно через месяц, к середине лета, все силы должны собраться в низовьях Волги в единый кулак. Месяц военачальник отводил на бомбардировку крепости и разрушение башен. Затем — штурм. Учитывая безлюдность поволжских земель и нищету Астраханского ханства, которое не могло построить действительно неприступную крепость, шестидесятитысячного войска при ста пушках должно хватить для победы с большим, большим избытком.
Учитывая безлюдность поволжских земель и нищету Астраханского ханства, которое не могло построить действительно неприступную крепость, шестидесятитысячного войска при ста пушках должно хватить для победы с большим, большим избытком. Если уж османы наносят удар — то удар этот страшен и неостановим.
Впрочем, пока сражаться было не с кем. Несмотря на рассказы местных жителей о постоянно снующих вокруг казаках, никого из неверных на пути войска не попадалось. Не встретилось они и на второй, и на третий день пути. Янычары миновали впадающую в Дон реку Аскай, подошли к Салу. На пути стали попадаться брошенные остроги, окруженные высокими частоколами и глинобитными домами внутри, одинокие церкви с вынесенными из них распятиями, иконами и прочими божьими и земными ценностями. Ушедшие далеко вперед, либо прочесывающие степь по правую руку от войска разъезды возвращались с точно такими же успокаивающими вестями — пусто. Все язычники ушли, оставив свои земли и жилища на потребу врага.
На седьмой день пути янычары разбили лагерь напротив устья Северского Донца. Недавно присоединившиеся к войску Башир-мурза и Гафур-мурза предсказывали, что именно здесь, на притоке уходящей в населенные русскими земли реке их и встретят стрелецкие и казацкие рати…
Но берега по обе стороны Дона по-прежнему оставались пусты.
Поджидая обещанного врага, Касим-паша дал два дня отдыха своим янычарам и гребцам на галерах — но трусливые гяуры так и не появились ввиду готового к битве воинства. Зато сюда подошли пятнадцать тысяч ногайцев еще семи родов, и вельможа, посмеявшись над пустыми страхами степняков, повелел утром двигаться дальше.
Путь по берегу Дона, до волока, мимо брошенных крепостиц и селений, мимо сиротливых причалов, облепленных чешуей и закиданных старыми, гнилыми сетями занял еще десять дней.
Четырнадцатого июня янычары выстроили телеги в круг рядом с толстыми деревянными полозьями, лоснящимися от сала. Волок уходил куда-то за густую дубовую рощу, видимо посаженную в незапамятные времена специально для того, чтобы потомкам было из чего делать катки и прочные волокуши для перевозки тяжелых судов.
Галеры пристали к берегу, выбросили сходни. В сопровождении охраны, по ним спустился эмир Гундюз — в парчовом халате и розовой чалме, опоясанный широким ремнем со множеством медных блях и тяжелой нимшей в богато украшенных ножнах. Почтительно поклонившись Касим-паше, командующий флотилией тем не менее в первую очередь прошелся вдоль оставленных казаками в целости полозьях, затем отправился к роще.
Полководец, понимая, что эмир не готов разговаривать с ним до тех пор, пока не будет готов точно ответить на все вопросы, приказал расстелить молитвенный коврик, и на виду всего войска опустился на колени, вознося благодарственную молитву Великому и Милосердному, что охранил их в пути от непогоды, коварства неверных и иных бед.
Тем временем двое чернокожих мальчиков, купленных им в Египте, расстелили рядом другой коврик — покрытый яркими красно-зелеными узорами, поставили на него вазу с фруктами, сварили над небольшой жаровней кофе. Именно сюда, к обеденному коврику и подошел эмир после обхода волока.
— Приветствую вас, досточтимый Касим-паша, — склонился в почтительном поклоне флотоводец.
— Рад видеть вас, уважаемый Гундюз, — приглашающе указал на ковер паша, и собственноручно наполнил пиалу из белого кашина с сине-черным рисунком. — Что скажете о нашем путешествии?
— До сего дня оно не доставило никаких хлопот, досточтимый, — с благодарным кивком принял угощение эмир.