— Империя никогда не умрет, коли заботу о ней начнут проявлять все, кто оказался на ее великих просторах. Стоит только нам понять, что мы друзья, а не враги, как станет легче всем разумным людям.
— Мне довелось общаться со многими итальянцами, дорогой Франциск, — мило улыбнулся Кароки-мурза, — и я отличу их акцент от любого другого. Сколько сейчас отделяет ваш родной город от границ Оттоманской империи? И как скоро эти границы сдвинутся за ваш родной город?
— Похоже, вам очень хочется услышать грубую правду, уважаемый Кароки-мурза, — стряхнул с лица доброжелательность гость. — Хорошо, я отвечу правду: вашим сипахам до моей милой Венеции ныне два дня пути. И я прекрасно знаю, что никакая сила не сможет противостоять этому напору. Кроме одной: золота.
— Так я и знал, — тяжело вздохнул хозяин, откинул голову на подушку и закрыл глаза. — Так и должно было случиться. Султан Сулейман Великолепный умер, и на трон вступил султан Селим-пьяница. За него империей правят полсотни родовитых мурз, друзей и чиновников, каждому из которых собственный карман куда дороже, нежели интересы Великолепной Порты. Мало их Сулейман перевешал, новых в сотню раз больше народилось.
— Все не так плохо, уважаемый Кароки-мурза, — вздохнул гость. — Скажу больше: вскоре все станет намного лучше. Потому, что если нам удастся перестать быть врагами, тогда мы станем искренними друзьями. А друзья обычно стараются помогают друг другу. Вот скажите, уважаемый Кароки-мурза, разве империи, которой вы честно служили всю свою жизнь, станет хуже от того, что она раздвинет свои границы на несколько тысяч миль на север и восток?
— Ты хочешь сказать, Франциск, — недоверчиво приподнял голову мурза, — что с помощью своего итальянского золота ты добиваешься того, чтобы мы развернули наступление на север и восток? Зачем?
— Сахыб-Гирей ленив, — монах уронил из рукава на кисть руки аметистовые четки и начал их неторопливо перебирать. — Сахыб-Гирей ленив. Если бы вместо него появился другой, куда более энергичный хан, он мог бы начать активное наступление на языческие, именно языческие пределы, а не на своих единоверцев… — монах покосился на хозяина дома и, не встретив никакого протеста против последнего постулата, продолжил. — Если бы крымский хан развернул наступление против язычников, то империя, несомненно, поддержала бы его устремления.
— И если сипахи пойдут против язычников здесь, — продолжил за него Кароки-мурза, — то им придется покинуть близкие к Венеции границы.
— И если сипахи пойдут против язычников здесь, — продолжил за него Кароки-мурза, — то им придется покинуть близкие к Венеции границы.
— Какая странная связь, не правда ли? — приподнял брови монах. — И какой странный парадокс: итальянское золото вроде бы защищает Венецию, но пользу приносит Великолепной Порте.
На этот раз османский наместник промолчал. Он понимал, что не может быть империи никакой пользы, если заезжий итальяшка способен так запросто смещать и назначать беев и ханов благодаря своему толстому кошельку. Но… Но в настоящий момент получалось так, что интересы Кароки-мурзы, и этого остроносого жулика совпадают — и итальянское золото собирается послужить ему , а не просто какому-то чиновнику.
Многолетняя, затяжная военная кампания в Московии, покорение этих языческих земель выгодны Венеции, интересны империи и крайне важны для него. Потому, что иного пути к высоким постам, власти и известности у него нет.
— Во всем этом великую Османскую империю может обеспокоить только одно, — громко щелкнул камнями четок гость. — Что, если молодым ханом движет лишь честолюбие? Может быть, приняв на себя тяжесть власти, он сочтет, что достиг желаемого и успокоится, занявшись иными насущными делами, коих у любого правителя случается в избытке?
— Молодой хан отнюдь не молод, — успокаивающе ответил хозяин. — Он долго казался тихим и незаметным, одним из многих мальчиков ханского гарема. Но десять лет назад у него в кочевье завелся демон. Самый настоящий демон войны. И этот демон будет рваться на север, даже если молодого хана запереть в клетку и спрятать в подвал. Вот только…
— Что? — приподнял брови гость.
— Наместник небольшого городка далеко не всегда способен повлиять на дела целого ханства…
— Это можно понять, — согласился гость. — Но если султанский наместник в крымском ханстве, полновластный паша дал бы обещание, что после его назначения доблестные османские воины двинутся на север и не остановятся, пока не намочат свои войлочные туфли в холодных морях, на него можно было бы положиться?
— Османские войска двигались бы на север каждый год, верста за верстой до тех пор, пока паша оставался бы жив, — твердо заявил наместник Балык-Кая.
— Да, — поджал губы монах, — ваша уверенность вселяет в меня надежду, уважаемый Кароки-мурза. Но паше следовало бы, наверное, знать, что во владениях великого султана есть очень маленькая страна Трансильвания. И правит в ней коренастый, кривоногий, низкорослый воевода по имени Стефан Баторий. Этот человечек поедает султанское золото лопатами, но в обмен обещает добиться для империи того, что многие лежащие на севере и востоке отсюда земли попадут в лоно империи сами собой, без всяких стараний со стороны крымского ханства. И если наш доблестный паша станет медлить, то может оказаться так, что его услуги не понадобятся вовсе.