— Я просил тебя, солнцеликий, после поражения о самой суровой каре. — Брат шада смотрел себе под ноги и говорил медленно, будто нехотя. — И готов принять ее по одному лишь твоему слову.
— Тебе, конечно, можно отрубить голову, — хищно ухмыльнулся углом рта Даманхур. — Но кто станет воевать?
— Ты спрашивал о новостях, о шад? — Хадибу благоразумно предпочел сменить тему разговора. — Я не могу сказать, что меня утешил гонец, которого ты прислал. Все очень плохо. И, на мой взгляд, скоро станет еще хуже.
Все очень плохо. И, на мой взгляд, скоро станет еще хуже.
Даманхур и сам прекрасно знал об этом. Весь центральный Саккарем захвачен мергейтами, степная зараза распространяется дальше на закат, более двадцати крепостей сдались или сожжены огненными стрелами завоевателей. К счастью, Удалось спасти большую часть армии — конница под прикрытием не особо сильной саккаремской пехоты и корпуса наемников ушла на Дангарский полуостров. Последние полегли практически все, но в Дангаре сын шада и наследник трона Абу-Бахр продолжает собирать огромную армию наемников из самых разных частей света.
Теперь, как сообщалось в донесениях голубиной почты или гонцов, кружными путями добиравшихся в Мельсину, несколько степных туменов встали лагерем на левом берегу Дийялы и, видимо, ждут приказа хагана о вторжении в Междуречье, готовя плоты и захватывая в приречных городках любые суда. Правитель Междуречья, светлейший эмайр Абд-эль-Каззас, вывозит ценности и людей с берегов реки в сторону границ Дангарского эмайрата. Тысячи беженцев. Возможно, десятки тысяч. Катастрофа.
Шад, неотступно сопровождаемый братом и неслышными, но чуткими телохранителями, ступил на верхнюю площадку Синей башни, на несколько мгновений прикрыл глаза ладонью от яркого солнечного света, а затем осмотрелся. За его спиной лежала благословенная Мельсина, расцвеченная синими и изумрудными куполами храмов, золотыми и пурпурными пятнами крыш бесчисленных дворцов и кудрявой садовой зеленью. За городом к полудню наливался лазурью океан. Столица, как всегда, представала во всем своем великолепии.
А впереди стлался под злым полуденным солнцем по равнине серовато-черный дым, полыхали оранжевым язычки пламени — мергейты жгли предместья столицы — и бурой мглой ползли по земле Саккарема конные сотни. Главный лагерь степняки разбили немного правее, точно напротив Полуденных ворот столицы. Там виднелись грязно-белые шатры, множество костров и чувствовался доносимый ветром мерзкий запах. Этакая помесь вони гниющих трупов, немытых человеческих тел и прокопченной баранины. Куда ни кинь взгляд, земля заполнена, захвачена, испоганена дикарями, явившимися с равнин Вечной Степи.
— Завтра или сегодня ночью прибудут корабли аррантов, — сказал, не оборачиваясь, Даманхур. Шад знал, что Хадибу его слышит. — Сделаем вылазку. Аррантские пешие центурии щитоносцев под прикрытием наших конных сотен сметут этот лагерь, будто пушинку. Потом отступим в город. Главное — причинить степнякам возможно больший урон. Хадибу, почему твои лучники бездействуют?
— Слишком большое расстояние, — тихо ответил брат шада. — Они вовсе не дураки, эти мергейты. Знают, что стрелы не долетят больше чем на пятьсот-шестьсот шагов. Баллисты бьют всего на тысячу шагов, смею напомнить.
— Принесите кресло, — приказал Даманхур. — Я хочу отдохнуть.
Впервые за полтора десятка лет своего правления шад не знал, что предпринять. Безусловно, Мельсина выдержит осаду, сколь долго она бы ни продолжалась. Иссякнет продовольствие — Энарек сделает закупки у союзников, да и в Дангаре, отделенной от коренных земель малопроходимыми горами, можно будет позаимствовать. Накопленная тремя десятками поколений саккаремских шадов казна почти неистощима. Почти… Как только нарлаки, арранты или сегваны окончательно поймут, что Саккарем гибнет, их купцы взвинтят цены до совершенно немыслимых пределов. Любой наемник начнет запрашивать за свою жизнь и меч такую сумму, что обойдется дороже конной сотни.
«Если я не смогу убедить кенига Нарлака, нардарцев и даже галирадских дикарей с полуночи в том, что наши государства столкнулись с невероятной угрозой, конец всем, — подумал Даманхур, блуждая взглядом по разоренным окрестностям Мельсины. — Мергейты ураганом пройдут по всем землям, столкнут с насиженных мест другие народы, как проклятые меорэ столкнули их самих… И что потом? Всеобщая война? Конец мира, предреченный Эль-Харфом? Хотелось бы знать, что движет степняками, кроме жажды богатства и новых земель?»
— Господин, — тихо позвал Даманхура Хадибу и осмелился дотронуться до плеча шада.
— Тебя хотят видеть светлейшие эрлы Лауры, посланники Нардарского конисата. Они у подножия башни. Пригласить?
— Зови, — вздохнул шад. — Пускай посмотрят, что ждет их города, если мы не остановим мергейтов и их сумасшедшего хагана. Зови.
Даманхур с симпатией относился к двум молодым представителям Нардара маленького, но сильного княжества, расположившегося на закатном склоне Самоцветного кряжа. Оба младших Лаура не были столь опытны и умудрены жизнью, как Гермед Аррантский, но в то же время не имели и сотой доли заносчивости, хитрости и лицемерия нарлакского эрла Трайса. Будучи в составе небольшого посольства, отправленного конисом Юстинием в царственную Мельсину, братья Лауры достойно и с присущим северянам спокойствием оберегали интересы своей страны, никогда, наподобие того же самого Трайса или послов Аша-Вахишты, не вмешиваясь в местные интриги. Они наблюдали за жизнью при саккаремском дворе, учась искусству «большой политики», да частенько принимали участие в охотах и ратных потехах, что устраивались мельсинскими придворными и военными.