Ни Фарр, ни другие воспитанники мардиба не представляли, что происходит вне стен храма или города, — мир для них ограничивался познанием древней мудрости, многоразличными науками да именовавшимся Шехдадом маленьким клочком бескрайнего материка, населенного людьми и нелюдями, полного чудес и тайн, доступных не зримо, но только в книгах.
Ясур, сторож и воспитатель, не слишком одобрял такой подход Биринджика к обучению и, хотя не смел впрямую возражать белобородому марпибу частенько разговаривал с юными послушниками по-своему. Ясур разумел то, о чем не ведал отшельник мардиб. Он мог рассказать о других странах, давних войнах, просветить в простейших житейских вопросах — как расплатиться с иноземным купцом и что ему нужно сказать, почему весной шерсть стоит дешевле, чем осенью, в какой лавке Шехдада лучше купить пергамент или папирус… А вечерами на втором дворе храма, отделенном от скромного домика Биринджика стеной в два человеческих роста, Ясур показывал желающим, как обращаться с саблей или кинжалом или победить врага в кулачном бою. Последнее не очень получалось, ибо сторож был однорук.
Однако, сколь бы яркими и поучительными ни были рассказы Ясура о его молодости, прошедшей в непонятных для молодежи битвах и стычках, сегодня Фарр понял — настоящая война выглядит совсем по-другому.
Атт-Кадир, нежданно получивший серебристо-белое облачение мардиба, с неподобающей духовному званию поспешностью взлетел вслед за Берикеем по лестничным ступеням на галерею, обводящую башню над воротами города, и замер, раскрыв рот. Разве что слюна с угла губ не стекала.
Отсюда, с высоты, было хорошо видно, как постепенно занимаются огнем дома, на которые с-неба, как казалось, падали комочки пламени, как бестолково роящиеся на загаженной конским навозом площади у ворот горожане мечутся вправо-влево, едва подчиняясь приказам десятников управителя, и как…
«Это война? — Взгляд Фарра непроизвольно упал на поле перед городскими стенами. — Та война, о которой с таким вдохновением повествовал Ясур?»
Сторож храма молча стоял за спиной атт-Кадира и, прищурившись, озирал окрестности. Посмотреть на него — бесстрастная статуя! Ясур, словно и не было двадцати лет службы у Биринджика и долгих тоскливых вечеров за оградой храма (где, правда, его кормили и в конце каждой луны мардиб одаривал двумя золотыми шади за работу), видел давно знакомую и почему-то радующую сердце картину. Будто бы вернулась молодость, давние и прочно забытые времена, когда Ясур был темноволос, хорош собой и отлично управлялся обеими руками что с оружием, что с трактирной едой или военной добычей.
Мергейты добивали отряд Джендек-эмайра. На взгляд мирного селянина, шехдадского купца, а то и благородного эмайра, с детства привыкшего обращаться с оружием, но видевшего кровь только на неосторожно полученных ссадинах или на спинах наказываемых плетью провинившихся феллахов, это выглядело жестоко, но для воина… Ничего необычного.
Это бой, и здесь могут отрубить руку или распороть клинком шейные жилы. Только в легендах раны выглядят красиво перевязанная голова героя, струйка крови, стекающая по щеке или, на худой конец, скрытый под шелковой черной повязкой вытекший глаз…
Ясур отлично понимал, что привело Фарра атт-Кадира в ужас. Храмовый послушник не то чтобы не видел, но даже и слышать не мог о подобном. Разрезанные безжалостным железом тела, вывалившиеся внутренности, бурлящая розовая пена на обнаженных легких, стекающий по халату кал из порванных саблей кишок… Вонь, предсмертные крики, просьбы добить, обращенные и к противнику, и к своим, брызги крови на лицах победителей и ставшие липкими от крови рукояти шамшеров… Никаких колышущихся под солнцем знамен — единственное знамя степняков выбили из рук нукера, и сейчас оно валялось под копытами лошадей, — нет рева труб и злобно-торжествующего грохота барабанов, отсутствует полководец в серебряной кольчатой броне и цветными перьями на шлеме, повелитель, ведущий свою блистательную армию к победе.
Ничего нет. Есть только маленький захолустный городок на границе Саккарема и Степи, рядом с которым мергейты учинили резню и который падет еще до заката.
— Фарр, — шепнул Ясур сзади, наклонившись к уху молодого мардиба. — Фарр, послушай меня не как наставника — сегодня после полудня я перестал им быть, а как человека, который много воевал. Надо уходить. Прятаться.
— Что? — тупо переспросил атт-Кадир. — Зачем?
— Нас больше. — Ясур покосился на стоявшего неподалеку Халаиба.
Градоправитель, защищенный стеной, просто стоял, опустив голову, не зная, что делать дальше. Он мог разобраться с купеческими пошлинами или жалобами заносчивых благородных эмайров друг на друга, мог, собрав два десятка воинов, уничтожить стоянку разбойников, появившихся в округе, но что делать сейчас?.. Как противостоять нашествию? Пускай рядом с Шехдадом одна поганая сотня мергейтов, но посейчас, от самого рассвета и до последних предзакатных часов, в отдалении идут мимо Шехдада, к полудню, сотни сотен…
— Кого «нас»? — Фарр немного пришел в себя и начал соображать. — Посмотри на степь!