Райт — первый из настоящих лётчиков, видевший эту фиктивную лицензию вблизи, — внимательно изучил фальшивку, вглядываясь в неё с такой же скрупулёзностью, как эксперт, проверяющий полотно Гогена на подлинность. И:
— Э-э, ага. Лицензия FAA, номер ноль семьдесят три шестьдесят шесть восемь ноль пять… Да… многомоторные… экзамен на турбовинтовых… По-моему, в полном порядке… Не вижу в ней ничего ненормального… А, да, шесть футов, шатен, глаза карие… Ладно, всё правильно.
Обернувшись, он с извиняющимся и раздосадованным видом отдал мне удостоверение и мнимую лицензию.
— Уж и не знаю, к чему этот сыр-бор, — развёл он руками, не полюбопытствовав, есть ли какие-то догадки на этот счёт у меня.
Таковые имелись, но выкладывать их я не рвался, пытаясь убедить себя, что всё нормально, просто диспетчер вышки в Новом Орлеане не в меру усерден или делает то, что считает нужным по инструкции. Может быть, внушал я себе, есть правило FAA, обязывающее диспетчера делать подобные запросы, а этот просто первым на моей памяти выполнил предписание, — но самоуговоры не подействовали. Райту инцидент явно представлялся выходящим из ряда вон.
Казалось, все трое лётчиков выбросили случившееся из головы. Задавали обычные вопросы, а я давал обычные ответы. Вступал в беседу, когда она касалась профессиональных тем, вежливо слушал, когда они разговаривали о своих семьях. Всю дорогу до Майами я сидел как на углях, а внутренности у меня скрутило в тугой ком, как сворачивается гремучая змея в зарослях кактусов.
Не успел Райт посадить машину в Майами, как дамоклов меч снова завис у меня над головой. Пока мы выруливали к терминалу, зловещий односторонний разговор возобновился.
— Ага, можем. Никаких проблем, конец связи, — отрывисто бросил Райт в ответ на некую просьбу вышки. — Прими управление, я сейчас, — сказал он Эвансу, выбираясь из кресла, и покинул кабину.
Я понял, что наверняка влип. Никто из капитанов никогда не покидал кресла на рулёжке — разве что в экстремальной ситуации. Мне удалось подглядеть через щель между дверью и косяком: Райт перешёптывался со старшей стюардессой. Тема разговора не вызывала у меня и тени сомнений.
Вернувшись, Райт не обмолвился ни словом. Я напустил на себя непринуждённый вид, словно всё так и должно быть, чувствуя, что явная нервозность может стать фатальной, а ситуация и без того катастрофическая.
Меня ничуть не удивило, когда в открывшуюся дверь лайнера ступили двое помощников шерифа округа Дейд при полном параде. Один встал у порога, преграждая пассажирам выход, а второй сунул голову в кабину.
— Кто здесь Фрэнк Уильямс? — осведомился он, переводя взгляд с одного на другого.
— Я Фрэнк Уильямс, — поднялся я с откидного сиденья.
— Мистер Уильямс, не будете ли добры пройти с нами? — вежливо проговорил он с самым любезным видом.
— Разумеется, — откликнулся я. — Но не объясните ли заодно, в чём дело?
Тот же вопрос терзал и троих лётчиков, и стюардесс, с интересом взиравших на происходящее. Но они не задавали никаких вопросов, а блюстители порядка не спешили удовлетворить их любопытство.
— Просто следуйте за мной, пожалуйста, — распорядился офицер, направляясь к выходу. Его напарник увязался следом за мной, а экипажу оставалось лишь гадать, арестован я или нет. Об аресте или взятии под стражу даже не упомянули. Наручники на меня не надевали. Ни один из офицеров не притронулся ко мне даже пальцем, не дав ни малейшего намёка, что моя свобода чем-либо ограничена.
Однако я иллюзий не питал. Меня замели.
Офицеры сопроводили меня через здание аэропорта к патрульной машине, припаркованной прямо перед входом.
Меня замели.
Офицеры сопроводили меня через здание аэропорта к патрульной машине, припаркованной прямо перед входом.
— Садитесь, пожалуйста, мистер Уильямс, — распахнул передо мной правую заднюю дверь один из помощников шерифа. — Нам приказано доставить вас в город.
По пути в участок офицеры не перекинулись со мной ни словом. Да я и сам хранил торжественное молчание, напустив на себя вид уязвлённой добродетели. Помощникам шерифа было явно не по себе, и я почуял, что своей роли в этом деле они толком так и не уяснили.
Сопроводив в тесную комнатку в следственном отделе, меня усадили перед столом. Один из помощников уселся за стол, а второй встал перед закрытой дверью. Обыскать меня ни тот, ни другой не пытались, держась подчёркнуто-вежливо.
Сидевший за столом смущённо откашлялся.
— Мистер Уильямс, тут вроде бы возникли сомнения по поводу того, что вы работаете в Pan Am, — он скорее объяснялся, чем обвинял.
— Как?! — воскликнул я. — Что за бред?! Вот мое удостоверение и лицензия FAA. Тогда скажите, где я работаю! — я хлобыстнул своими липовыми документами о стол так, будто меня обвинили в продаже атомных секретов русским. Рассмотрев удостоверение и лицензию пилота с явным замешательством, он передал их второму, а тот, мельком глянув, вернул их мне с нерешительной улыбкой. Оба держались так, будто только что арестовали президента страны за переход улицы в неположенном месте.
— Что ж, сэр, если вы только нас послушаете, то всё наверняка уладится, — заметил сидевший за столом. — Вообще-то это не наших рук дело, сэр. Те, кто попросили нас сделать это, скоро подоспеют.
— Лады, — согласился я, — но что это за люди?
На самом деле ему и не требовалось говорить, я и так это знал. Собственно, он и не сказал.
С медлительностью пытки миновал час — куда более мучительный для стражей порядка, чем для меня. Один из них ненадолго вышел, чтобы вернуться с кофе, молоком и сэндвичами, которыми они поделились со мной. Поначалу разговор не клеился. Я делал вид оскорблённой невинности, а они вели себя так, как следовало бы держаться мне — словно им хочется оказаться где-нибудь подальше отсюда. Как ни странно, с течением времени я всё более успокаивался и проникался уверенностью, бросил изображать без вины пострадавшего и попытался избавить их от явного замешательства. Рассказал пару авиационных анекдотов, и они, почувствовав себя посвободнее, стали расспрашивать меня о жизни лётчиков и типах самолётов, на которых я летал.
Вопросы задавали непринужденные, общего характера, однако всё же призванные установить, на самом ли деле я пилот гражданской авиации. Как оказалось, один из офицеров и сам был пилотом-любителем, и к исходу получаса он уже считал меня коллегой.
— Знаешь, Билл, — проронил он, — сдаётся мне, кое-кто тут чертовски ошибся.
Дело шло к полуночи, когда «кое-кто» наконец прибыл — мужчина в возрасте под тридцать, щеголявший эмблемой Лиги Плюща на блайзере и сосредоточенным выражением лица.[14] Войдя, он продемонстрировал бумажник с удостоверением и золотым значком специального агента.
— Мистер Уильямс? ФБР. Простите, не пройдёте ли со мной?
Я думал, меня повезут в местное отделение ФБР, но вместо этого он отвёл меня в соседний кабинет и, закрыв дверь, дружелюбно улыбнулся.
— Мистер Уильямс, меня сюда вызвали власти округа Дейд, с которыми, судя по всему, связалось какое-то федеральное агентство из Нового Орлеана. К сожалению, служащий, принявший телефонограмму, не записал ни имени звонившего, ни агентства, которое тот представляет. Он думал, что это наше отделение ФБР, но это не так. Вообще-то мы не знаем, в чём дело, но, очевидно, возникли сомнения, что вы на самом деле работаете в Pan Am.