Кое-как устроившись на жёстких тюремных нарах, он сквозь открытую дверь слышал, как один пленный офицер из Королевства Всадников, расквартированный где-то почти по соседству, уныло и безнадёжно мурлычет старый напев каторжан-колодников.
Что вижу я?
Лишь серость стен тюремных.
Что слышу я?
Писк крыс в ходах подземных.
О чем мечты?
Их нет… угасло пламя.
Желанье есть?
Поднять бы снова знамя…
Что позади?
Потеря за потерей.
Что впереди?
Клеймо из знака зверя.
Вся жизнь зачем?
Вопрос про то — для неба,
А мне б одно —
На воле корка хлеба…
Стихотворение Инны Сударевой
И такой тоскливой безнадёгой веяло от осипшего в подземных казематах голоса, что молодой барон чуть ли не силой заставил себя остаться в камере и не уйти из этого заведения куда подальше. А там и сон потихоньку пришёл — не совсем светлый и чистый, как навевал своей подружке остроухий эльф, но тоже — вполне ничего…
* * *
Старшая баронесса Лаки сидела в оцепенении, не будучи в силах оторвать взгляд от затянутого в траурный креп эшафота.
Вот зловеще изогнутый топор палача высоко поднялся, игриво бросив в глаза кровавый отблеск утреннего солнца… качнулся словно в нерешительности — и с разгоном устремился вниз… Вниз, прямо к своей цели, к беззаботно склонённой на колоду шее молодого крепкого парня…
Когда отточенное стальное лезвие разлетелось словно стеклянное, не оставив на загорелой коже даже царапины, по рядам собравшихся пронёсся удивлённый и наполовину восхищённый вздох. Да уж — не каждый день видишь такое зрелище, как казнь чернокнижника. И уж не каждый день жертва подкладывает такую свинью своим мучителям.
— Я же предупреждал, — усмехнулся молодой барон, поудобнее устраиваясь на грубой, пропитанной… понятно чем колоде — словно на подушке.
Плечистый настолько, что рисковал бы быть отнесённым к отменным силачам, палач откровенно почесал затылок прямо сквозь алый балахон с прорезями для глаз, скрывающий голову государева исполнителя головотяпских дел. Затем он отшвырнул в сторону нелепо ощерившееся обломком топорище, открыл длинный, обитый изнутри бархатом ящик — и извлёк оттуда чёрный, блистающий полировкой прямой клинок. Толпа глухо загудела, а молодой отпрыск герцога Саймона даже вскочил с места. За неимением на руке рыцарской перчатки он сорвал с ноги бархатный полусапожек — и швырнул его в сторону Императорской ложи.
— Позор! Боевое оружие Железного Легиона, благородную сталь гномьей выделки использовать в презренном палаческом ремесле? Хрен я стану воевать за такую Империю! — и, горестно отмахнувшись от негодующего отца, пошёл прочь с устроенных для знати трибун.
Император стиснул зубы — так, что занемели скулы. Эх, скинуть бы сейчас лет хотя бы десять… выхватить меч да пройтись по этой непокорной дворянской вольнице, вынудившей его согласиться на казнь одного из самых сильных и неподкупных защитников Империи. Вон, даже сын сегодня при шпаге — при своей знаменитой Рубиновой. И смотрит с надеждой — ну же, подай только знак, отец!
Заметив, что молодому Саймону, только что оскорбившему действием самого Императора, закованные в сталь гвардейцы уже заламывают руки, повелитель разжал зубы. Да уж, мальчишка сейчас в таком состоянии, что того и гляди — рванёт на груди камзол с родовым гербом да ляжет на эшафот рядом с чёрным бароном… позора тогда не оберёшься…
— Отставить, — он холодеющей рукой сделал знак гвардейцам. — Увести с площади и отпустить.
Каких сил старому Императору стоило разогнать наползающую перед взором темноту — не знает никто. Но всё же, он прямо и открыто посмотрел в глаза сына. Вот, малыш, какова она, цена власти… и над застывшей под утренним солнцем площадью Этуаль разнёсся спокойный голос Императора.
— Продолжать.
К вящему восторгу некоторых и разочарованному угрюмому недовольству большинства, гномья сталь точно так же разлетелась жалобно звенящими осколками чёрного льда. Палач озадаченно осмотрел слабо дымящуюся рукоять, оставшуюся в его мясистых ладонях — и пожал плечами. Ведь квадранс назад он для проверки разрубил одним ударом крепчайшее бревно из перевившегося плотными волокнами каменного дуба!
К помосту поднесли ещё один закрытый ящик и стали с немалыми предосторожностями втаскивать наверх. А сам Valle самым злодейским образом приподнялся с колоды и даже подавал весёлым голосом советы — как половчее втянуть ношу сюда. Вот уж с кого, как с эльфа вода…
Внутри оказалось диво, никогда не виданное почти всеми из собравшихся. Огненный меч, по слухам, отнятый некогда легендарным графом у кого-то из старших демонов. Чуть изогнутый хищно клинок блистал внутренним жаром — и оказавшись наконец в толстых, защитных кожаных рукавицах палача, полыхнул на солнце языками пламени.
Огненный меч, по слухам, отнятый некогда легендарным графом у кого-то из старших демонов. Чуть изогнутый хищно клинок блистал внутренним жаром — и оказавшись наконец в толстых, защитных кожаных рукавицах палача, полыхнул на солнце языками пламени. Воздев не оружие, а презренный инструмент палача — ибо отныне ни один уважающий себя солдат не стал бы брать эту гадость в руку — головоруб некоторое время демонстрировал собравшимся неслыханное диво.
— И не жалко? — самым ядовитым тоном поинтересовался неугомонный барон. Но всё же вновь устроился в выемке на колоде, поудобнее умащивая голову и подмигивая дамочкам помоложе да посимпатичнее.