Улыбнувшись, Эстрелла положила ладонь чуть ниже пояска, прислушалась, и глаза ее засияли нежным блеском. Ой, лапочка моя, а не пора ли тебе спать?
Дверь из коридора неслышно распахнулась — и в будуар влетел принц. Ян как был, в пропыленной одежде, весь пропахший неистребимыми армейскими запахами — конским духом, щекочущей аурой боевой магии и таким родным ароматом молодого крепкого тела — тут же подхватил на руки свою супругу и закружил по комнате.
Магичка в углу, мягко усмехнувшись, деликатно отвернулась и даже поставила Завесу Тишины. Думаю, и нам стоит опустить милую и ласковую встречу двух любящих людей, произошедшую в этом уголке и саму собой постепенно перекочевавшую на обитый кожей диванчик под висящим на обитой штофом стене портретом. И казалось, барон Кейрос одобрительно ухмыляется, поглядывая на милые шалости влюбленной парочки, а в глазах маменьки и вовсе пляшут золотистые искорки смеха.
Когда чуть улеглись нежные восторги, а супруги поприветствовали друг друга так, как привыкли и любили это делать по поводу и без повода, прибывший прямо из тренировочного лагеря принц улыбнулся, поглаживая изрядно растрепавшуюся прическу своей ненаглядной. К слову сказать, богиня ничуть не обманулась насчет этой парочки — даже спустя несколько лет для принца во всем мире существовала только одна женщина. А счастливая и слегка запыхавшаяся Эстрелла… а-а, дай боги каждому такую супругу!
— Кстати, куда это собралась моя лапушка? — поинтересовался принц, бережно наматывая на палец темный локон.
Донья лукаво стрельнула глазками, усмехнулась и ласково потерлась щекой о твердую, чуть шершавую и такую надежную ладонь. Хоть она уже и находилась на последнем месяце, но знающая все премудрости и тонкости леди Бру шепнула ей, как можно любезничать с Яном к взаимному восторгу и при этом ничуть не рисковать здоровьем будущей малышки. Улыбнувшись кокетливо, Эстрелла потормошила своего благоверного, тихо и благодарно смеясь, а затем вздохнула и чуть посерьезнела.
— На свидание, Ян.
Принц зарылся носом в волосы, вдохнул такой родной запах и с чуть заметной шутливой ноткой ревности заметил:
— И кто же тот счастливец, ради которого ты даже истратила на себя каплю наших особых духов?
Кстати, с флаконом парфумов этих произошла такая оказия, что грешно было бы не описать ее тут. Когда пару-тройку лет тому Эстрелла выразила желание заиметь что-нибудь этакое, подходящее ей и неповторимое по аромату, по доброй половине реальности пронесся неслышный, но ощутимый в иных кругах фурор. В конце концов оказалось, что духи, создаваемые в далеком солнечном Хараде черными рабами, даже лучше, нежели эльфийские сорта — изготовляемые по особому рецепту и только для тамошних королей и королев. Но смуглые харадцы отказались продавать свои драгоценные благовония.
Однако посол их не даром ел свой хлеб. Он пошептал кое-что своему посланцу, бестелесной пери, коих в наших краях называют сильфидами — и слова его дошли до ушей могучего харадского султана. И не прошло двух седьмиц, как с прилетевшей с попутным штормом фелуки в имперском порту сошли на берег несколько темных, с навеки опаленной кожей людей.
Не торгуясь, приезжие наняли проводника леани, и вечером ко двору были представлены старые и опытные мастера, присланные самим султаном — дескать, пусть создадут уникальный и неповторимый запах для чудесной и несравненной жемчужины полуночи, да продлят боги ее дни и благословят ее маленькую принцессу.
И долго бы еще распинались в витиеватых фразах и бесчисленных поклонах прибывшие. Но заинтересовавшийся этим делом и втихомолку посмеивающийся Император всерьез озаботился тем фактом, что в его дворце полы каменные, а не красного дерева, как в Хараде — и что мастера всерьез рискуют если не расшибить себе лбы, то заработать ревматизм в коленях точно.
Короче, харадцы принялись за дело. Они с непроницаемыми лоснящимися лицами смотрели, как донья Эстрелла ходит, ест, танцует. Изумлялись ее величественному и в то же время приветливому взгляду. С тысячей извинений тихонько упросили ее немного побегать в теплой одежде, дабы будущая каспажа Императресса лучше проявила свой запах. И даже долго принюхивались, поводя широкими черным ноздрями, к клочку батиста, доставленному служанкой из покоев ее высочества после ночи любви.
Мастера долго и прилюдно рвали на головах курчавые, тронутые сединой волосы и клялись, что их мастерства не хватает, дабы создать что-то хотя бы отдаленно достойное столь несравненного цветка Мира. И опять полились велеречия и витиеватые причитания с посыпанием себя пеплом из камина, но плечистый палач, якобы случайно проходя мимо, с намеком примерил несколько своих обожженных, покрытых окалиной щипцов к пальцам и интимным местам харадцев — и те поняли. Приличия соблюдены, можно браться за работу. Долго мудрили, собирали со всего мира травы и благовония, провоняли весь этаж выделенной им гостиницы.
И таки сделали! Да такой аромат, что видавшие виды люди только ахали и восторгались, пройдя первый раз мимо доньи Эстреллы и с интересом окунувшись в неслышно вьющийся за нею шлейф. Но брать плату харадцы отказались наотрез — дескать, для них было великим счастьем оказать услугу несравненной, неповторимой и так далее, и тому подобное. Султан в своем послании вообще посоветовал отрубить мастерам головы, дабы никто больше не смог создать ничего подобного, но умница Эстрелла вовремя прилетела в тронную залу, вся сияющая и великолепная в лучах утреннего солнца, и наложила табу. Дескать, когда взойду и сяду рядом с супругом на трон, тогда эти мастера должны будут создать нечто такое, чтоб даже богини попадали с небес от зависти!