Мой старший брат Иешуа

Кто нас предупредил о том, что «кровавый синедрион» собрался вновь и на этот раз постановил тайно захватить нашу семью, дабы вынудить Иешуа сдаться, я не помню. Все запечатлелось в моей памяти очень отрывочно: пробуждение средь ночи — в небывалой прохладе, — и вот мы уже пробираемся куда-то в темноте, раздвигая мокрые кусты, а вот утро на дороге, солнце в спину и длинные тени впереди нас, я сижу на спине ослика, остальные идут пешком, а вот какой-то постоялый двор, откуда-то взялся Нубо, и я прощаюсь с мамой и детьми и думаю, что не увижу их больше, но у меня нет ни слез, ни даже сожалений, я похожа на деревяшку. Я откуда-то знаю, что мне нужно держаться подальше и от Галилеи, и от Иерушалайма, и мы с Нубо едем в Зегеду, вдвоем на одной лошади. Я помню вот эти отдельные кусочки событий, причем помню их так, как будто они происходили не со мной.

Дальше я помню Зегеду, как карабкаюсь по шаткой лестнице, связанной из тонких палочек, а потом меня втаскивают наверх на веревке. Здесь много людей. Потом я оказываюсь где-то в темноте.

Но это был уже последний приступ той странной лихорадки, что чуть не свела меня в гробницу. Я тогда как бы по-настоящему проснулась, мой рассудок был ясен и чист, а память властно требовала, чтобы ее наполнили…

Пока я лежала без жизни, и Иешуа, и Мария уже увидели, во что я превратилась. Костлявое безволосое полуслепое чудовище с отвисшей повсюду кожей. Такими иногда бывают древние старухи. Еще я стала вспыльчивой и нетерпимой — брат посмеивался: как настоящая пророчица. Он тоже стал другим, и я чуть попозже расскажу об этом. Мария поплакала надо мной, но честно сказала, что боится меня — боится того, во что я превращаюсь. Я ее поняла и не настаивала на частых встречах. Частых — это когда больше десяти раз в день. В Зегеде было очень тесно. Чудовищно тесно. После разгрома Антипы люди во множестве бежали из южной части Переи, и многие бежали сюда, где, по слухам, обосновался второй Шимун-избавитель, которого иерушалаймские извратители веры едва не извели черным волшебством и кровавым предательством, но Бог его спас — спас, разумеется, для последнего и победоносного похода.

И те, кто видел Иешуа, приходили в изумление, насколько он похож на Шимуна…

О да, Иешуа изменился. Мне кажется, в нем что-то сгорело, и он более не испытывал губительных — так он думал — колебаний. Теперь он был каждодневно занят тем, что обучал свое, увы, уже не столь многочисленное войско. Но в это войско влилось немало молодых асаев, обученных своими учителями воинского искусства, и цореков-сиккариев, которые успели разочароваться в хашидах — те-де лишь обещают скорую смерть во имя Господне, но боятся и палец о палец ударить.

Иешуа же сказал твердо: еще не настанет время жатвы, как я приведу вас на другую, великую жатву; и мало кто вернется с нее.

Круглые сутки горели горны и стучали молоты.

Всего под рукой Иешуа было две тысячи бойцов.

В начале месяца панема, когда вновь установился страшный зной, к Зегеде подступило до четырех тысяч стражников, вооруженных, как римляне. Они тащили подвижные башни и метательные машины. Став лагерем не далее чем в шести стадиях, стражники перекрыли дороги, ведущие на север и на восток, и начали строить осадные сооружения. Но в первую же ночь отряд асаев в триста примерно человек сделал вылазку, тихо вырезал часовых и спящую охрану и поджег подвижные башни. Потом они ускользнули от погони и вернулись в крепость, потеряв лишь девятерых заблудившимися.

Потом из этих девятерых трое вернулись, рассказав, что случилось, а шестеро попали в руки стражникам. Днем мы все видели расправу над ними…

Теперь Иешуа окружали совсем другие люди, мало похожие на прежних апостолов. И асаи, и ревнители были фанатически религиозны; я знаю, что, когда Утес и Неустрашимый со своими бойцами захотели войти в крепость и присоединиться к воинству, их не подпустили и близко, потому что они где-то когда-то недостаточно почтительно отзывались об Иешуа. Ему самому ревнители тогда ничего не сказали, он узнал о происшествии только через декаду или больше.

Большую часть времени я проводила с Марией. Она была охвачена каким-то мрачным возбуждением; время от времени ее, напротив, охватывало чувство вины, она плакала и говорила, что все неудачи — из-за нее.

Однажды я случайно увидела Иешуа наедине с самим собой, когда он думал, что рядом никого нет. Он пытался, как в детстве, подбрасывать мешочки с песком. «Не думай о руках! — вспомнила я. — Забудь про руки и смотри только вверх. Руки тебе мешают. Расслабься, как будто хочешь уснуть…» Но он уже не мог забыть о руках, и я сама ощутила весь его ужас, когда ему чудом удалось продержать недолго в воздухе пять мешочков. Потом они упали.

Стражники развернули метательные машины напротив крепости и занялись методическим обстрелом. Я уже упоминала о том, что крепость была не столько построена, сколько выдолблена в горе, и самим сооружениям эти обстрелы поначалу не приносили вреда. Другое дело, что при такой чудовищной скученности людей, как в Зегеде, сразу появилось множество раненых и несколько убитых. К Иешуа тут же подступились начальники войск и потребовали сделать вылазку и уничтожить метательные машины. На что Иешуа сказал, что противник именно этого от нас и ждет и наверняка припас какую-то хитрость; да и лагерь уже ощетинился частоколом. Нет, сказал он далее, мы прикинемся слабыми и выманим его на приступ, после чего ударим с неожиданной для него силой.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103