Мирьям после обручения с Иосифом и ухода из Женского двора несколько месяцев жила в просторном поместье Зекхарьи под Ем-Риммоном, совсем маленьким городком между Хевроном и Бершебой, в двух днях пути от Иерушалайма. Согласно закону, она уже находилась на попечении будущего мужа и даже могла жить под его кровом, но тетя Элишбет не торопилась отпускать ее от себя, обучая мудрости и терпению.
Однажды все кончилось. Это было так: поздним вечером, слушая шум ветра и дождя в ветвях сикомор — с трех сторон могучие деревья окружали дом, закрывая его в знойные месяцы от палящих лучей, — тетя Элишбет и Мирьям при трех светильниках, разложив Книгу, беседовали о старине.
Надо сказать, что тетя Элишбет была ученая женщина, умевшая читать и на арамейском, и на языке священных книг, и на греческом, и на арабском, и на египетском, и на латинском; Мирьям, постигшая грамоту только арамейского и греческого, восхищалась ею.
— Тетя, — спросила она, задумавшись, — мне странно: почему даже нас, посвященных Всевышнему девственниц, не учили читать по написанному в книгах, а только велели запоминать слова, сути которых мы не знали? Они были так похожи на обычные, но если их услышать один раз, то невозможно понять.
Мы повторяли и повторяли их, пока голова не начинала кружиться, а в сердце проникал страх, и чудился страшный смысл, который вот-вот и будет постигнут, вот порвется завеса, и я все увижу и все-все узнаю, но обязательно что-то случалось, что-то плохое, как будто я уставала и разжимала руки, и падала куда-то, и поэтому не понимала ничего. Разве нельзя учить священному языку так, как учат римской речи? Ведь было же иначе в старину: когда в царствование Иосии, сына Хаммона из рода Давидова, первосвященник Халкья нашел в Божием доме старинную книгу, слова из которой вызывали ужас и у него, и у писца Шафана, и у самого царя Иосии, который услышал их и разорвал на себе одежды, — так вот чтобы понять написанное, они отдали книгу женщине, пророчице Хулде, и только она смогла прочесть ее и перетолковать, и предсказать гибель Иерушалайму за то, что жители его отвергли Бога единого и кадят другим богам. То есть женщина знала тайные священные языки, которые были запретны для мужчин — почему же иначе сейчас?
Тетя Элишбет посмотрела задумчиво.
— Тебе приходят в голову опасные мысли, девочка моя, — сказала она. — Не стоит делиться ими ни с кем больше. Хулда — знаешь, кто была эта пророчица? Бывшая жрица храма Аштарет, что во времена Хаммона стоял у подножия Масличной горы. Иосия разрушил этот храм, чем заслужил любовь почитавших Яхве. Жриц же — кого прогнали, кого продали замуж. Хулде повезло, муж ее, Шломо, хоть был хром и изъеден оспой, оказался человеком добрым и незлобивым, а заодно и в меру способностей ученым; дед его был хранителем одежд великого царя Давида; муж этот позволял Хулде читать и египетские, и ассирийские, и персидские книги, а также книги народов, о которых иссякла память… И еще, девочка моя: никто ведь не знает на самом деле, что было написано в той книге, которую не мог понять ни один мудрец, и все лишь впадали в ужас при чтении ее. Хулда сказала лишь то, что от нее хотели услышать: Иерушалайм-де падет в прах из-за воскурений ложным богам… А что там было написано, я не знаю, и не знает никто.
— Ты думаешь, именно поэтому женщинам так неохотно позволяют учиться ремеслу чтения? Что многие из тех, древних, знали недоступное мужчинам?
— Старая память — самая страшная память, девочка. Никто уже не вспомнит, из чего взялся запрет, но сам запрет от этого становится только крепче. Мощь и беспрекословность заслоняют собой бессмысленность. Страшно лишь то, чего ты не видишь и не можешь понять.
Дождь и ветер в ответ на эти слова усилились, и вдруг словно ветка часто-часто заколотила в ставни из сосновых досок. На ставнях вырезаны были знаки, запрещающие злобному ангелу Паху, князю собак, и ночным демонам окрестных холмов заглядывать в окна и тревожить людей, — но женщины вздрогнули и разом посмотрели в ту сторону. И тут же погасли два светильника из трех.
Тетя Элишбет тронула колоколец, и появился хромой сторож Мафнай с копьем в руке.
— Сходи посмотри, кто там под окном, — сказала тетя.
Мафнай молча кивнул, исчез и через несколько долей вернулся.
— Госпожа. Там чужестранец, но он назвал твое имя.
— А свое?
— Его зовут Оронт.
— Оронт? — воскликнула тетя Элишбет. — Оронт? Зови же его и дай ему теплое платье переодеться!
Вскоре вошел, кутаясь в пушистый синий шерстяной плащ, мужчина невысокий, но статный, с блестящими глазами цвета старого янтаря. Гладкие щеки и подбородок выдавали в нем перса.
— Госпожа! — он поклонился. — Госпожа! — повернулся к Мирьям и поклонился еще ниже.
Гладкие щеки и подбородок выдавали в нем перса.
— Госпожа! — он поклонился. — Госпожа! — повернулся к Мирьям и поклонился еще ниже.
— Что-то стряслось, Оронт? — спросила тетя Элишбет. — Мой муж знает, что ты здесь?
— Он позволил и приказал мне приехать, госпожа. И да — стряслось.
— Я пойду в свои комнаты, — сказала Мирьям.
— Хорошо, — сказала тетя. — Я тебя позову, если будет нужно.