— Давайте быстро на крышу, — сказала Эфер.
Иосиф забросил на крышу мешки с поклажей, подсадил маму, подал ей младенца в корзине. Потом подсадил Эфер и забрался сам. Они распластались на кровле, молясь про себя, чтобы младенец не заплакал. Через малое время по лестнице застучали сандалии, твердые, как копыта, и два или три человека ввалились в комнату.
— Ну и где эти гиеньи ублюдки? — спросил кто-то.
— Да там же, где твоя жена! — ответил кто-то другой и захохотал.
— Еще раз вспомнишь про мою жену, я намотаю твои кишки на кулак!
— Ты уже так давно это обещаешь, что я перестал ждать. Вон, смотри, что там в углу?
В углу, за умывальником, стояла корзина с грязным бельем. К ней, наверное, и направился разбойник.
— Да это дерьмо!
Второй снова захохотал, теперь еще громче.
Раздался удар, звук разлетающихся осколков и плеск воды.
— А ведь дерьмо-то теплое, — сказал первый.
— Дерьмо всегда теплое, — сказал второй. — В пустыне знаешь где воробьи ночуют? Ладно, пошли. А то стражники нагрянут.
— Ага. С топорами… Ну, жаль, жаль. Сбежали, получается. Почуяли, что ли?
— Может, услышали.
— Так, значит, недалеко ушли. Поищем?
— Бесполезно. Тут спрятаться, как два узла завязать. Шаг шагнул, и настоящий лабиринт…
Они ушли. Эфер тихо, как ящерица, подползла к другому краю крыши, с которого был виден внутренний двор, и выглянула. При свете факела разбойники грузили добычу на мулов. Разбойников было человек семь или восемь. Наконец они убрались, и через некоторое время отовсюду раздались плач и причитания.
Слава Всевышнему, обошлось без убийств, но несколько постояльцев были жестоко избиты и все без исключения ограблены до нитки. Просто чудо, что ослики как стояли в стойлах, так и продолжали стоять. Должно быть, они не представляли для разбойников никакого интереса.
Когда Иосиф обратил на это внимание хозяина, тот пожал плечами, словно речь шла об очевидном, и сказал, что грабежами обычно промышляют скверные матросы, а им в последнюю очередь придет в голову забрать осла. Да и зачем им осел? — от него трудно избавиться, его невозможно спрятать…
Но если матросы так дерзко идут на открытый грабеж, не значит ли это, что они вот-вот отплывут на своих кораблях?
Скорее всего, да. Хотя, развел руками хозяин, у них совсем исчез страх, может быть, днем они вернутся и будут предлагать купить у них за седьмую часть цены ваши же вещи.
Сейчас повсюду так много крадут и грабят, что продать награбленное можно лишь за сущие гроши — скупщики стали капризны и переборчивы, как женихи после войны…
— Но если корабли выходят в море, нам надо поспешить в порт! — воскликнул Иосиф громко, чтобы его услышали многие вокруг. Он все-таки попросил на всякий случай оставить за ними оплаченную вперед комнату, помог маме сесть на ослика, они быстрым шагом двинулись в сторону порта, потом свернули налево — и затерялись среди темных домов, у которых верхние — деревянные — этажи были значительно шире нижних и почти смыкались над головами, полностью закрывая небо и луну в небе.
Пока пробирались через город, они не встретили ни единого стражника и даже ни разу не слышали ударов палки о щит, которыми ночные стражники пугают воров. Зато дважды, затаившись, они пережидали проход маленьких разбойничьих шаек; разбойники были пьяны и вели себя развязно.
Крадучись выйдя из города и перебравшись через пустошь, которыми всегда обрастают города, они забились в оливковую рощу на склоне холма и там смогли отдохнуть до позднего утра. Было очень холодно, промозглый ветер так и дул с моря, не стихая. Небо было чистым и до восхода солнца полнолунным и звездным.
Потом мне много раз упорно доказывали, что Ирод умер весной, накануне праздника Пасхи. Я точно знаю, что это не так. Возможно, путаница возникла из-за затмений: в ночь его смерти случилось лунное — это был двадцать первый день месяца аудиная, исход зимы, — а в начале ксантика (в тот год оно почти день в день совпало с началом нисана) произошло солнечное. Я думаю, людям специально нашептывали, чтобы увязать имя уже умершего царя с событиями «Кровавой Пасхи». Под этим именем она запомнилась на многие годы…
Повторюсь: великий царь умер поздним днем двадцать первого аудиная, был объявлен мертвым двадцать девятого, похоронен тридцатого. Траур продолжался тридцать дней (а не семь, как утверждали шептуны; длить траур семь дней было бы недопустимым публичным позором для детей его), да и после этого события не могли развиваться так быстро, как об этом рассказывается…
Антипатра убили рано утром двадцать второго аудиная. Антигона отвезла его тело в Гирканион и похоронила рядом со своим великим дядей. Она тоже держала тридцатидневный траур, а потом не покидала дом и по окончании этого срока. Думаю, кто-то благодаря ее добровольному затворничеству выжил.
То, что великолепно исполненный план мести не имел подобающего разрешения — Ирод так и не узнал, кто убийца его самого и его жен и детей, — сильно подкосило Антигону. Она осталась жить в Гирканионе, стремительно постарела и, кажется, потускнела умом. Восемь лет спустя ее укусила крыса; от заражения крови Антигона и умерла, промучившись двадцать дней.