По делу Иохивид допрашивали также и Оронта; суда над ним не было, обвинений не предъявлялось, но после казни Иохивид он оставался в тюрьме еще долго. Казалось, о нем просто забыли. Впрочем, сам он так не думал. Просто Антигона не стала его убивать немедленно. Он был ей нужен живым. Она раскрыла его тайну (он догадался, как), она знала, что он парфянский шпион и что он мастер ядов.
Просто Антигона не стала его убивать немедленно. Он был ей нужен живым. Она раскрыла его тайну (он догадался, как), она знала, что он парфянский шпион и что он мастер ядов.
Лучшего виновника грядущей смерти Ирода было просто не найти.
Надо сказать, что только на допросах и потом в тюрьме Оронт понял, кто был виновником всех умертвий и что двигало ее рукой. Почему-то раньше это ему категорически не приходило в голову. Наверное, опять же из-за духов. Женщину, от которой вызывающе пахнет мертвечиной, трудно заподозрить в намерениях совершить убийство.
Тогда Оронт понял, что нужно спешить. Он написал начальнику дворцовой стражи Феману письмо, в котором делился своими соображениями. Феман письма не получил — во всяком случае, так он утверждал после. Но Оронта вдруг решили перевести из Гирканиона в другую тюрьму — в крепость Эфрон. Это была даже не крепость, а башня с крошечным гарнизоном в девять человек; рядом с башней стояли несколько хижин. Узника никто не охранял. Башня была доверху набита неразобранными книгами на всевозможных языках мира, и это было единственное, что удерживало здесь Оронта. И все же однажды утром он собрался, попрощался с солдатами и ушел.
После несчастья с Александром и Аристобулом Ирод видел около себя единственного настоящего наследника своего дела, который сумеет удержать в пригоршне эти неистово пылающие угли, почему-то именуемые народом. Понятно, что имя наследнику было Антипатр. Все остальные сыновья либо еще не вышли летами, либо казались слабыми — например, Ирод Антипа. Священники и женщины могли вертеть им как угодно. Кроме того, слабые часто бывают жестокими. Так оно и случилось, кстати.
И, похоже, он не понимал Филиппа. Я думаю, просто не понимал. Они были очень разные.
У Антипатра был единственный изъян: любимая бездетная жена. Поэтому, когда траур был снят, Ирод призвал к себе Антипатра, Антигону и Дору и распорядился — очень мягко, но непреклонно — подыскивать наследнику вторую жену.
Как ни покажется кому-то странным, Антипатр, сын столь многолюбивого отца, не знал другой женщины, кроме Антигоны. Может быть, этому было виной любовное зелье, которое она ему регулярно подливала в вино; может быть, что-то еще; может быть, те самые духи, которые другим людям казались отталкивающими. Тем не менее, Доре пришлось преодолеть немалое его сопротивление, прежде чем она смогла заставить его взять для начала наложницу. Чтобы научиться не отгораживать потом от себя новую жену болезненной привязанностью к прежней.
Наложница, маленького роста пухленькая львинокудрая иудейка простого рода с огромными глазами цвета маслин, была робка и молчалива днем и расточительно обильна любовью по ночам. С нею Антипатр вдруг стал задумываться о том, а действительно ли так уж хороша была его прежняя жизнь…
И тут подоспело обручение, а вскоре и венчание. Женой его стала тринадцатилетняя — старшая — дочь безвинно погибшего брата Аристобула, по имени, как нетрудно догадаться, Мариамна.
Случилось это за год до смерти Ирода.
Ирод добился мира. Стольких лет мира подряд не было ни до него, ни после него.
Ирод искоренил разбой. В последние десятилетия его царствования двери домов вновь перестали запираться, а добрые люди перестали бояться выходить из домов по ночам или ходить из города в город поодиночке.
Ирод расширил царство. Никогда Закон не властвовал на стольких землях — ни при Шауле, ни при Давиде, ни при мудрейшем блистательном Шломо.
Ирод построил города. Никто до него не создал таких прекрасных городов, как Себастия, Кесария Морская, Аполлония Суза, Бетания. Никто не построил и после — разве что Филипп; но Филипп построил только один город, хотя и имел больше времени.
Ирод построил и крепости, чтобы обезопасить земли. Он восстановил и усилил Масаду и Михвару, он поставил заново Александрион, Киприон, Гирканион, Иродион, Малату, Гамалу, Панею — и более двадцати малых крепостей и сторожевых башен; армия его была сильна и быстра; она восхищала даже врагов.
Ирод восстановил Храм. Он восстановил его в той силе и в том великолепии, которых хотел достичь блистательный Шломо, но не смог.
Ирод спас свой народ в голодные годы. Он буквально из своих рук выкормил его…
Такое не прощается. Ненависть к царю крепла год от года и наконец охватила всех. Невозможно было найти хоть кого-нибудь, кто не желал бы Ироду скорейшей мучительнейшей смерти. И, конечно, никто не способен выжить, когда его так ненавидят.
Оронт поселился в Себастии под чужой личиной и немедленно протянул во дворец свои руки и глаза. Картина, увиденная им, была страшна.
Ирода было не спасти. Медленный яд проник в его кости, в костный мозг и в селезенку. Черная желчь разливалась по телу. Царь похудел; в чертах лица крылась смерть. Кожа его, и прежде смуглая, стала темной и истончилась. Слабость и дрожь в руках приводили его в бешенство; он начинал кричать и уже не мог остановиться. Никто не может знать, какими чудовищами он видел в часы затмения своих домочадцев…