И да не отвратится от меня лик ангела, назначенного хранить меня со дня рождения моего. Но да будет спутником моим, доколе не приведет меня к Тебе.
Да будет лик его радостен и благосклонен ко мне и да ведет меня в мире.
Не допусти демонов, грозных духов, приблизиться ко мне на пути, которым я должен идти, доколе не приду благополучно к Тебе.
И не допусти, чтобы стражи рая запретили мне войти в него.
И, открывая грехи мои, не подвергни меня позору перед страшным судилищем Твоим.
Но храни детей моих и вдову мою так, как хранил их я. В руки Твои передаю их и доверяю Тебе.
О Боже, Судия праведный, Тот, Кто будет судить смертных судом правым Своим и воздаст каждому по делам его! Пребудь со мною в милосердии Твоем и освети путь мой, дабы я пришел к Тебе. Ибо Ты изобильный источник всех благ и слава в вечности, аминь…
Мы отвезли отца в Еммаус и там похоронили рядом с дедом Давидом. Погребальную колесницу сопровождали почти пятьсот человек. Все дороги были забиты ликующими паломниками. Но нас пропускали вперед.
Много времени спустя один из бывших помощников отца сказал мне, что веревка, стягивающая замок того злосчастного штабеля, не лопнула и не перетерлась, а была кем-то перерезана. Но кто это сделал и с какой целью, я просто не могу вообразить.
Но кто это сделал и с какой целью, я просто не могу вообразить. Разве что другие лесоторговцы, кому отец когда-то вольно или невольно перешел дорогу…
Вскоре после смерти отца мы с Иохананом и детьми продали дом под Скифополем и перебрались в Геноэзар, самый старый из городов на берегу озера и лежащий совсем рядом с Кпар-Нахумом; от нас до мамы можно было дойти пешком всего за час. Иешуа и Иоханан посоветовались друг с другом и со знающими людьми и решили помимо торговли деревом заняться еще и торговлей шелком и шерстью, а также железом. В Сугуде железо было дешево, его там вытапливали просто из песка, но зато был очень дорог провоз через Сирию: римляне стали брать за железо высокую пошлину, вынуждая тем самым покупать дамасское, которое было хуже: сугудское ржавело медленно, а дамасское — очень быстро. Но Иоханан придумал способ обмануть таможенников. Какой это способ, я не знаю, да если бы и знала, то не стала бы выдавать его — может быть, кто-то им еще пользуется. Почти весь привезенный товар он продал Антипе, чем заслужил восторг и благодарность; и еще не раз он возил таким образом железо, которое большей частью шло на строительство Тибериады, а какой-то меньшей — на мечи и наконечники копий. Что касается шерсти, то здесь Иоханан тоже придумал простую и замечательную вещь. Известно, что евреи, в отличие от арабов, не едят мяса верблюда, не пьют молока и не используют шерсть, а лишь возят на нем грузы и неохотно ездят сами, отделяя себя от соприкосновения с нечистым животным ковром из овечьей шерсти или просто шкурой. В Галилее верблюдов немало, а еще больше их во владениях Филиппа; и по весне, когда начиналась линька, крестьяне и работники просто закапывали вычесанную шерсть. Мой муж нанял два десятка краснобаев, и они объехали множество деревень, объясняя всем, что закапывать шерсть нельзя, поскольку-де так оскверняется почва, и не от этого ли все наши невзгоды? — а нужно ее сваливать в загородку под навес, и специальные люди будут ее оттуда забирать… А потом собранную эту шерсть женщины-язычницы распутывали, расчесывали, и Иоханан отправлял ее огромными тюками, которые было под силу поднять только двоим сильным мужчинам, в Грецию и Фракию, где верблюдов не было, а холода были.
Да, и еще: моих детей звали Эфер — сына, и Эстер — дочь. Больше я не буду о них вспоминать здесь, потому что тогда я впадаю в глубокую печаль, из которой долго не хочу выбираться. Мне еще нужно о многом рассказать, силы же мои не беспредельны.
Глава 16
Когда Иешуа впервые узнал о своем происхождении и предназначении? Сам он не говорил мне об этом, а я никогда не спрашивала, потому что испытывала вполне понятную неловкость — все-таки я была родным ребенком, а он — приемышем. Но, думаю, это произошло задолго до того, как он, глядя вдаль пустыми глазами, ровным, слишком ровным голосом рассказал мне все: и историю своего происхождения, и то, что ему вскоре предстоит сделать. Я слушала в ужасе, я готова была умереть на месте, вот здесь и сейчас, лишь бы это оказалось неправдой…
— Тебя убьют, — прошептала я. — Не надо.
— Так меня убьют еще вернее, — сказал он, помедлив, а я уже знала, что он прав. Иешуа вдруг оказался в положении Александра Великого: спасение его было только в смелости и стремительном неудержимом движении вперед.
Мы сидели в саду моего дома. Потом Иешуа встал и молча ушел. Я вдруг подумала, что больше не увижу его. Но он вернулся, просто погулял по саду и вернулся.
По-настоящему он ушел три седмицы спустя.
Это случилось на четвертый год после смерти отца, ранним летом.
Узнал же брат о своей судьбе — увы, я могу лишь предполагать, но сердце мое подсказывает мне, что я предполагаю правильно — года за три до ухода; он ездил в Кесарию по торговым делам и вернулся домой совершенно больным и разбитым, закрылся в комнатах и никого не желал видеть.
Лишь изредка Иешуа выходил, серый и бессловесный, похожий на свою тень. Так прошло полмесяца, а потом он стал почти прежним, но время от времени, наклонив голову, начинал как бы прислушиваться к далекому темному гулу…
Да, наверное, это произошло именно тогда. Три года он носил тайну в себе, оберегая нас.