3
Она уже уходила вот так когда-то. Сколько лет тому назад? А что значит — сколько лет? Пустые слова. Если тебе двадцать пять, и с тех пор прошло пять лет — значит, миновало очень много времени. Пятая часть жизни.
Она уходила вот так же, не оглядываясь, и уносила с собой и эти пять лет, и еще неизвестно сколько. А он и тогда стоял и не мог догнать ее.
Хотя это сейчас — не мог. Тогда — не хотел.
Он не хотел, потому что Ирэн была не права. А можно ли жертвовать своей правотой, хотя бы и ради чего-то очень большого?
Нельзя. А прав был он.
Что говорила она? Что-то она такое сказала… Да! Что Меркулин — страус. Вот. Страус, зарывший голову в песок.
Меркулин не страус. Он был и всегда останется большим ученым. Учителем многих и многих. И человеком. Уже одно такое сочетание дает право не выслушивать грубостей.
Правда, Меркулин их не слышал. Это было сказано Кедрину. Но тем обиднее: неужели она думает, что он, Кедрин, не уважает Учителя?
Она тогда говорила что-то похожее на: он воспитывает вас не только творцами машин, но и их жрецами. Вы горды; за спинами автоматов вы не знаете страха. А ведь у машин есть предел прочности, только у человека его нет. Нельзя не знать страха. Надо знать — и уметь одержать над ним победу.
«О чем-то таком я только что собирался подумать, — вспомнил Кедрин. — Собирался, но не позволил себе».
А она сказала это еще тогда.
Ну что же, сказала. Разве из-за этого?..
Да. Об этом они говорили часто. Сначала — днем. Потом дней стало не хватать. Они говорили ночами.
Кедрин мотнул головой.
А потом она ушла. Из института. От тебя. Вообще.
А ты не искал. Ты был обижен. А кроме того, в двадцать лет кажется, что впереди еще много других Ирэн.
Может быть, у кого-нибудь и получается так.
Ты тосковал? Да, наверно, это и была тоска. Но ты утешал себя. А кроме того…
Ну да, ты просто надеялся, что она поймет — и вернется. Придет и скажет: я была не права. Он знал: если она убедится в этом — придет и скажет.
Придет и скажет: я была не права. Он знал: если она убедится в этом — придет и скажет. Ведь и он сделал бы то же самое.
А она?
Она только что прошла мимо — и не оглянулась.
И вдруг что-то толкнуло Кедрина: она не оглянулась! Да она просто не узнала тебя! Ведь кто знает, смотрят ли женщины на нас со спины так же внимательно, как мы на них?
И вот она уходит. А ты стоишь. И подумать только, что завтра ты улетел бы отсюда, и, может быть, никогда…
Кедрин кинулся вперед. Вдогонку.
Чего доброго, она ускользнет. Она всегда была странным человеком, человеком непонятных желаний и мгновенных решений. Привыкнуть к этому было очень трудно. Потому-то они и прожили вместе так недолго.
Кедрин торопился, почти бежал. Ирэн успела скрыться за изгибом берега, а там — кто знает, куда ей вдруг придет в голову повернуть? Недаром она принадлежала к тем немногим, кто, услышав предупреждение Службы Жизни, не только не поспешат вынырнуть, но и ухитрятся как-то провести бдительный автомат, чтобы он не тащился за ними.
У таких, как она, обычно беспощадные приговоры. И память, умеющая выбрасывать ненужное. И как знать, осталось ли еще место для Кедрина в ее памяти?..
Он шагал широко. И вдруг остановился как вкопанный.
Жалобный звук, похожий на болезненный вскрик, раздался совсем рядом. Кедрин огляделся. Вскрик повторился; он слышался, казалось, под ногами, и Кедрин отпрянул, затем нагнулся: полузасыпанный песком матовый купол жаловался на свою скучную судьбу. Кедрин шумно выдохнул воздух. Это был всего лишь прибор штормовой защиты, забытый здесь давно и так же основательно, как и сами штормы. Скоро песок занесет его совсем, вместе с рожками антенн… Кто знает, не занесло ли меня вот так в ее памяти?
Кедрину стало жалко автомат и еще больше — себя. Но надо было торопиться. Ему необычайно повезло: ведь только приехав на Архипелаг, он понял, какой глупой была затея. Чтобы осуществить ее, надо было бы подходить к каждой женщине и спрашивать, не зовут ли ее Ирэн, чтобы таким образом убедиться в своей ошибке. И вдруг — откровенно говоря, неожиданно для него — она и вправду оказалась здесь. И можно подойти к ней и сказать: Ирэн, мне нужна ясность, кажется, я утратил ее. И я искал тебя не только потому, что… что… словом, не только потому, но и ради этой ясности. Помоги мне…
Он оборвал себя: «Это потом, потом. Торопись».
Вскоре ему удалось нагнать ее; теперь он шел лишь в нескольких метрах сзади, песок заглушал шаги. Он смотрел на Ирэн, но не видел ее: не видел просто женщину, одну из многих, — перед глазами стояло что-то гораздо большее, для чего существовали лишь очень неточные определения: жизнь, счастье, любовь… Ведь все это начиналось, могло быть… Сейчас я обгоню тебя и упаду тебе под ноги; наступи на меня, и я буду счастлив.
— Какая ерунда! — пробормотал Кедрин-логик. — Нет, молчи, тебя нет, ты остался в институте, ты ничего не понимаешь. Это из-за тебя я не пробовал найти ее, написать… вызвать по связи… Ты ждал, но как? Неторопливо, как поджидают старость. Глупец! А она — ждала?
Сейчас просто невозможно было думать, что — не ждала. И надо было идти еще быстрее: может быть, именно сейчас истекает ее терпение; она еще ждет тебя, но через минуту перестанет…