— Наблюдать за Трансом! — рычит капитан.
Все приникают к приборам.
Все приникают к приборам. И, кажется, как раз вовремя, чтобы увидеть такое, чего до сих пор видеть не приходилось, и кто знает, придется ли.
Зеленая, ослепительная звезда вспыхивает в черноте. Она вспыхивает сразу, в полную силу, не разгораясь постепенно, не меняя яркости. Страшно горит звезда на непроглядно-черном фоне. Коротко взвыв, разом выключаются ослепшие видеоприборы, нe приспособленные к восприятию такой яркости.
А звезда начинает пульсировать — расти, расти… Люди отворачиваются, закрывают глаза руками: этого не могут вынести никакие глаза…
2
— Ирэн! — тихо проговорил Кедрин. — Слышишь, Ирэн?
Странное, мучительное чувство одиночества вдруг охватило его. Уже заранее пугаясь, он протянул руку. Предчувствие не обмануло: пустота, тоскливая пустота была вокруг. Он прислушался, затаив дыхание; ничто не нарушало тишины, лишь стучало его собственное сердце.
Неужели он забылся на какое-то время? И что могло случиться в эти минуты? Минуты ли?
Кедрин не решился включить свет: не хотелось видеть пустоту, достаточно было уже воспринимать ее на слух. Кое-как ему удалось одеться. Это была еще целеустремленная деятельность. А дальше?
Стараясь не шуметь, не стукнуть дверью, он вышел в коридор-проспект. Тьма и тишина переходили друг в друга. Не было ни души. Пугающими показались пустые переходы странного мирка, который уже не был Землей и жил по своим законам.
Еще не было количественно установлено, в какой степени ритм жизни, настроение, все остальное в жизни человека зависит от близости значительных тяготеющих масс. Но во всяком случае не Земля была здесь, а иная планета, и в аналогичных условиях люди могли поступать по-другому, нежели на Земле. Пол — или следовало называть его почвой? — не обладал незыблемостью Земли. Совсем рядом его участок был поднят, два человека при свете скрытого освещения копались в открывшейся под гладкой поверхностью неразберихе проводов, трубок, волноводов всех цветов, диаметров и назначений, что-то прилаживали, поправляли… И даже не зрелище обнаженной сущности этой планетки, а именно то, что люди здесь, согнувшись в три погибели, руками делали что-то, что на Земле давно уже перешло в ведение роботов, заставило Кедрина с небывалой остротой почувствовать отрешенность этого мира от того, в котором он прожил всю жизнь. Мысли об отрешенности чаще всего приходят именно ночью, и это была первая ночь, когда он не спал.
Возможно, в этом следовало винить и отсутствие психополя. На Земле мы всегда бессознательно воспринимаем поле, созданное напряжением мозга миллионов людей, и в какой-то степени находимся под его влиянием. Здесь же все каюты были заэкранированы, и если человек в коридоре был один, то он был действительно один. Надо было хотя бы зайти в кают-компанию, где сейчас, наверное, уже завтракала — или даже обедала — другая смена. Но он не запомнил пути, и оставалось только идти наугад.
Кедрин заторопился. Через каждые несколько метров из пола выходили невысокие тонкие колонки с гранеными головками; проходя мимо них, Кедрин заметил, как эти слабо светящиеся головки бесшумно поворачиваются, словно следя за ним, что-то сообщая друг другу… Ему стало жутко.
Внезапно он вздрогнул. Жалобный, протяжный свист раздался, отразился от стены и прозвучал в другом конце коридора. Кедрин свернул в первый попавшийся переулок. Печальный свист провожал его, он был, как плач по человеку, может быть, по тому самому Карло, который лежал в госпитальном отсеке, и, возможно, уже ушел из жизни, и близко не подойдя к сроку гарантии.
Но куда же, в конце концов, ведет этот путь?
Мысль пришла вовремя.
Но куда же, в конце концов, ведет этот путь?
Мысль пришла вовремя. Неярко освещенная преграда возникла перед Кедриным; переулок оказался тупиком. Огромная, во всю стену, дверь не поддалась усилиям Кедрина, которому очень не хотелось возвращаться на свистящий проспект. Дверь была стальная — гладкая, без единого выступа поверхности, чуть выпуклая и с маленьким глазком в середине. Кедрин прильнул к глазку.
Ничего не было видно, только чернота. Очевидно, за дверью было темное помещение. Кедрин всмотрелся. И внезапно во тьме возник слабый зеленый огонек, от него протянулись лучики. Это была звезда, неожиданно вспыхнувшая в глазке звезда, а чернота за дверью оказалась чернотой пространства… Кедрин отшатнулся. Как он не подумал, что на спутнике могут быть резервные выходы в пространство? «А на Земле нет дверей, ведущих в бездны», — неизвестно почему подумал он, и тоска по родной планете охватила его, по ее надежности, по ее ночам, полным теплого, душистого воздуха. Тоска была как море, и он почувствовал, как это море подхватывает его, но не несет, а расступается, позволяя ему проваливаться все глубже.
Наверное, этот внезапный приступ тоски по запахам Земли привел к галлюцинации: запахло резко и дурманяще, чем-то странным, незнакомым и простым. Мысли ушли, и осталось только желание вбирать в себя этот запах не только ноздрями — всей кожей, глазами, ртом, волосами… Кедрин почувствовал, что он уже полон запахом, еще немного — и он разорвется, распадется, рассеется, рассыплется на элементы, он больше не может дышать, он сыт дыханием — как человек бывает сыт едой и питьем… Он поднял руки к лицу, чтобы прекратить доступ воздуха в легкие, что бы ни было потом…