— Что же, — признался Гур, — это тоже не лишено логики. И если только больше не произойдет никаких необъяснимых событий…
Он умолк на полуслове. Дверь каюты начала растворяться медленно и неумолимо — так медленно и неумолимо, словно за нею стояла сама судьба. Несколько секунд никто не входил. Затем на пороге показался Герн. Глаза маленького астронома задумчиво смотрели из-под нависающего лба. Взгляд был устремлен куда-то вдаль. Весь облик Герна выражал крайнее удивление.
— Если он удивится еще сильнее, брови окажутся на затылке, — хладнокровно констатировал Дуглас.
— Ага, — сказал Герн, и брови его на секунду заняли нормальное положение. — Это удачно. Вас-то я и разыскиваю.
— Вам потрясающе повезло, — сообщил Гур. — Счастливая звезда привела вас именно в мою каюту.
— Не знаю, насколько она счастливая… Но мы разобрались в этих фотографиях. Конечно, это было нелегко, но мы разобрались.
— Ну? Что же это было?
— Вот именно, — сказал Герн. — Что это было? Этого никто не знает. Я склонен лишь думать, что это было нечто, ныне уже не существующее. Потому что, по моему убеждению, здесь мы имеем дело со взрывом. Если произошла, скажем, аннигиляция, то мог взорваться корабль или иное небольшое тело. Если атомный взрыв, то пострадать могла и не очень большая планета.
— К чему такие сравнения? — сердито проговорил Холодовский. — Почему вам понадобилось сравнивать именно с кораблем?
— Потому, — ответил Герн, — что направление-то мы установили точно. Это — в пределах допустимой ошибки — направление на Трансцербер. Или на корабль, на таком расстоянии это практически одно и то же.
— Значит? — Вскочив, Гур схватил астронома за плечо. — Значит?..
— Ничего не значит, — медленно проговорил Герн. — Но может быть, там уже ничего не осталось. Вспомните: после этого мы так и не смогли установить с ними связь.
— Вы доложили?
— Доложил.
— Что же Велигай?
— Вы не знаете Велигая? Он мне сказал примерно так: он поверит в возможность печального исхода не раньше, чем получив от Лобова сообщение об их собственной гибели. До тех пор работы будут вестись как сейчас — и никак иначе. Это же Велигай!
— Хорошо, — сказал Гур. — Переживать и сомневаться будем про себя.
Монтажники не сомневаются, не правда ли, Слава Холодовский?
— Иногда они слишком много говорят, — сказал Герн, не глядя ни на кого в частности. — Итак, я, собственно, зашел только поблагодарить вас за то, что вы обратили наше внимание на эту вспышку. Иначе мы добрались бы до нее только вечером.
— Сердечно благодарим за внимание, — поклонился Гур. — А теперь нам пора в мастерскую.
— Погоди, — остановил его Кедрин. — А зачем?
— То есть как?
— Если это был взрыв… то ведь больше запаха не будет?
Гур пожал плечами.
— Если это был взрыв! — сказал он. — А если нет? Это во-первых. А во-вторых — не забудь, что запах возникал и раньше. До того, как ты увидел этот свет.
— Но тогда выходит, что Холодовский…
— Нет, отчего же! В его теории, конечно, что-то есть. Ну, поторопимся: ребята, наверное, уже в мастерской. Нам бы хорошо успеть до начала смены выставить хотя бы пару приборов. Не забудь: пока у нас еще есть кое-какое время, потому что работа — по теперешним графикам — идет, что называется, вразвалочку. Но уже через несколько дней должны начать поступать автоматы с Земли…
— По графику первый — через неделю.
— Ну вот. Тогда некогда будет вздохнуть, не то что прогуливаться с приборами. Надо торопиться, потому что Земля-то уж не опоздает, можешь быть уверен.
— В этом я и сам уверен, — кивнул Кедрин.
4
Меркулин внимательно смотрел на небольшой экран, на котором время от времени менялись цифры, оповещая о ходе работы.
— Первая конструкция — в три дня… — негромко проговорил директор. — Первая. А дальше? — Он любил думать вслух: сказанное и услышанное им же самим выглядело гораздо категоричней и значительней, чем произнесенное про себя. — Три дня… Так.
Он наклонился к микрофону, стоявшему на столе.
— Удивлен: до сих пор не слышу доклада Коренюка. Как продвигаются работы?
Он умолк; однако ответ запаздывал — Коренюк на сей раз проявил непонятное легкомыслие и недисциплинированность.
— Коренюк, прошу зайти, — сухо сказал Меркулин.
Он смотрел на часы. Прошла минута. Вторая. Это уже недопустимо. Перерыв кончился четверть часа тому назад. Неужели до сих пор Коренюк не явился? Зная, что на нем сейчас, по сути дела, держится вся работа?
Жаль. Очень жаль, что машины пока еще не могут мыслить сами. Они только помогают людям. А люди иногда бывают взволнованны, порой же — просто недисциплинированны. Как сейчас. Машины же всегда на месте и всегда готовы к работе. Если они портятся, то их очень легко снова привести в нормальное состояние. В отличие от людей.
Вот хотя бы этот Кедрин. Способный работник. Умел думать. Нет, ему померещилось что-то — и он на Звездолетном поясе делает ту работу, которую с успехом мог бы выполнить — ну, если еще не робот, то, во всяком случае, человек, не имеющий квалификации конструктора — инициатора Элмо.
А опоздание Коренюка! От усталости? Или небрежности?
Меркулин сухо кашлянул. Это означало гнев.
Жаль, мало времени. У него, как и у всякого, есть своя мечта: все-таки, наперекор существующему уровню техники, создать настоящую мыслящую машину.
Целый институт таких машин. Работать в таком институте — это будет счастье! Сегодня мы конструируем автоматы для исследователей недр. Завтра приходят звездолетчики. Пожалуйста! Поворот рукоятки, задается другой режим — и машины думают и создают конструкции.
А пока в устройствах, в которых нуждается Звездолетный пояс, по-настоящему разбирается один только Коренюк.