Дальше Кедрин не слушал. Он ожидал, что все будет иначе. Ведь, в конце концов, это же он разыскал мастера — Ирэн, он лазил в пронизанное радиацией пространство за Холодовским… Неужели он должен будет сейчас уйти отсюда? Сейчас, когда Ирэн лежит в нескольких шагах, в госпитальном отсеке…
Ирэн? А что, если это — последствие разговора с Велигаем?
Кедрин слабо усмехнулся. Да, не так давно ты бы, возможно, и поверил этому. Но сейчас… Сейчас — нет.
К тому же тебя никто не гонит. Живи здесь, на спутнике, занимайся, чем угодно. Только… не смей работать.
Но жить, когда все вокруг работают, и самому не иметь права на это — очень тяжело. Просто невыносимо. Уже сейчас становится страшно…
Уехать, провести этот месяц на планете? А Ирэн?
Но, собственно, почему она не может лечиться на Земле? Где сказано, что она должна лежать именно здесь?
Кедрин удовлетворенно тряхнул головой.
Просто невыносимо. Уже сейчас становится страшно…
Уехать, провести этот месяц на планете? А Ирэн?
Но, собственно, почему она не может лечиться на Земле? Где сказано, что она должна лежать именно здесь?
Кедрин удовлетворенно тряхнул головой. Это правильная мысль.
Он вышел из кают-компании с остальными. Кто-то похлопал его по плечу, кто-то утешил; запрещается работать, думать не запрещается. Кедрин кивнул. Он уже думал. И придумал.
5
Ирэн вовсе не лежала без сознания; она полусидела на своем причудливо выгнутом медицинском ложе. Прозрачная перегородка была на месте, но Кедрин почувствовал взгляд Ирэн на своем лице как прикосновение, которому переборка не могла помешать.
— Что сказали ребята?
Кедрин опустил глаза.
— Ты поправишься, — утешил он. — О чем еще можно говорить сейчас?
— Отстранили?
— На месяц.
— Это долго, — грустно молвила она. — Конечно, ты не усидишь здесь.
— Кажется, нет. А ты?
— Что — я?
— Полетим на Землю оба! Ты тоже пока не сможешь работать. Ты вправе сделать это…
— Я знаю.
Она умолкла, чуть покраснев, и некоторое время молчала, закрыв глаза. Потом Кедрин спросил:
— О чем ты думаешь?
— Представляю… как это могло бы быть.
— И будет!
Она покачала головой. Кедрин печально усмехнулся.
— И снова ты выбираешь его…
— Если бы я выбрала его, — тихо сказала она, — ты сейчас не сидел бы здесь. Но…
— Что?
— Друга не бросают в беде.
— Знаю. Мне только что об этом напоминали. И что же?
— Ему труднее, чем тебе.
— Но он все знает. Я сказал…
Ирэн слабо улыбнулась.
— Что от этого меняется? Ведь он любит — и для него ничего не изменилось. Все равно я нужна ему.
Кедрин долго молчал. Потом сказал:
— Хорошо. Я тоже хочу тебя видеть постоянно. Я останусь здесь. Как бы ни было тяжело…
— Не оставайся. — Она умоляюще поглядела на Кедрина. — Тогда будет трудно не только тебе. И… не только нам. Вспомни: у тебя ведь есть товарищи на Земле. В институте. Им сейчас тоже, наверное, тяжело: они не оправдали надежд. Поезжай. Расскажи им о нас. Может быть, все это хоть чему-то их научит…
Теперь покраснел Кедрин. Ирэн, ушедшая из института давным-давно, помнит о нем, о тех людях. И правда, им сейчас нелегко. Сам должен был подумать об этом… Эх, Кедрин, как далеко тебе еще до настоящего человека…
— Я поеду, — сказал он. — Только не забывай меня.
— Иногда мне этого хочется, — призналась она. — Но я знаю, что не смогу.
— Как хорошо, что мы с тобой встретились снова.
— Хорошо? Не знаю…
Кедрин вышел в коридор. Здесь было по-обычному пустынно, потом в дальнем конце показалась группа людей.
Здесь было по-обычному пустынно, потом в дальнем конце показалась группа людей. Кедрину захотелось свернуть в сторону, но он пересилил себя и пошел навстречу, независимо подняв голову.
— Ага, это ты, мой наказанный друг, — рассеянно сказал Гур. — Что нового?
— Отправляюсь на Землю…
— А мы проводили на Планету Славу… Последний рейс. Здесь у нас еще нет пантеона. Но будет — со временем.
— О да, — сказал Дуглас.
— И в этом пантеоне наш друг Дуглас в свое время будет изваян в назидание потомкам с серебряной ложкой во рту — за обеденным столом.
— Не думаю, — сказал Дуглас. — Хотя…
— Есть что-нибудь новое о причинах?..
— Кое-что, — ответил Гур. — У него в скваммере оказался искатель запаха. Он сделал какие-то записи на кристалле, но излучение основательно испортило их. Обещали восстановить.
— А еще новости?
— Лобов сообщает о полном благополучии. Даже чересчур полном. Но Велигай знает: если Лобов хорохорится — значит, плохи дела. А нам, кроме всего прочего, еще хватит возни с этим запахом.
— Слушай, Гур… Ведь в тот раз прибор в пространстве взял запах!
— Да, — грустно кивнул Гур. — У меня ранец-ракета не на сжатом воздухе, а на химическом горючем. Привычка… Вот запах сгоревшего топлива и был в пространстве, когда мы испытывали Славины приборы. Так ты — на Землю… Я тебе немного завидую. Дети наши растут на Планете, и мы не так-то уж часто видим их. Но они вырастут и придут сюда. А мы тоскуем о Земле и любим свой Пояс. Противоречие? Диалектика жизни…
— Сложно.
— А что просто? Ну, мне пора. Только не забывай: на Земле ты тоже не имеешь права работать.
— Не забуду.
Он медленно шел к каюте. Что ж, месяц — это еще куда ни шло. Через месяц с небольшим корабль будет сдан… Значит, и этого у меня нет: его достроят без меня…