Эти вопросы являлись скорее риторическими, чем насущными, что, однако, не делало их tabula rasa [6] . Напомню вам, я — прагматик, а прагматик просчитывает все свои действия и поступки на сто ходов вперед. Прагматизм был моей сильной стороной, и он же подсказывал мне, что я не самый лучший из мужчин в обитаемой Вселенной. С другой стороны, и Шандра котировалась не всюду; в мирах, подобных Барсуму и Малакандре, она выглядела слишком экзотично, чтобы привлечь внимание серьезного соперника. Человек порядочный не будет соблазнять ее, поскольку чужд сиюминутного порыва; ну а более долгая связь со столь непривычной с виду женщиной станет для него обузой. Человек легкомысленный, самовлюбленный или жестокий, привыкший потакать своим капризам, ей неинтересен, а от любых подобных посягательств я сумею ее защитить. Что же остается? Мир вроде Земли и тех процветающих колоний, где люди похожи на меня и на нее, где жизнь богата и благополучна, где нет калечащих душу жестокостей и уродств, — словом, некий питомник благородных златовласых принцев. И какова же моя стратегия в такой ситуации? Абсолютно ясная и очевидная — держаться подальше от этих, соблазнительных миров!
Иными словами, посадить свою птичку в прочную клетку и делать вид, что я предоставил ей самостоятельность и свободу, что она финансово независима, что в любом порту она может выгрузить свой багаж и удалиться на все четыре стороны.
Гнусная мысль! Мой прагматизм ее подсказал, и он же определил ее суть: лицемерие, достойное мерфийского Арконата.
Арконат продал ее мне, а я ее купил, и это было законной сделкой — во всяком случае, на Мерфи. Но сделка та свершилась за ее спиной и независимо от ее желания, а значит, не являлась честной, и я не мог к ней апеллировать. Шандра — такая, какой она стала теперь, — не была моей собственностью, и этот факт совершенно не зависел от того, даробана ли мною ей свобода или нет. Из невежественной девчонки, монастырской послушницы, она превратилась в женщину и человека, а всякий человек свободен по определению. Он волен сам наложить на себя оковы, узы любви или дружбы, тяготы обязательств, иные цепи, что связывают нас, людей, — но лишь по собственному соизволению. У Шандры же не было этой воли, и никакой брачный контракт, ни сто килограммов платины на ее счету не изменяли ситуацию. Все-таки «Цирцея» летела туда, куда приказывал капитан Френч.
Обычно я предавался этим горестным размышлениям ночью, когда моя юная супруга, набегавшись за день и наигравшись в постели, тихо посапывала рядом со мной. Иногда я глядел на нее и гадал, что же ей снится. Временами сон ее был глубок и спокоен, но бывали минуты, когда лоб ее страдальчески морщился, брови сдвигались и веки чуть заметно подрагивали, словно она хотела, но не могла отвести взгляд от чего-то ужасного, тягостного, жуткого. Быть может, призраки Мерфи еще приходили к ней в снах, мучая и беспокоя? Орды каннибалов, выслеживавших друг друга, облавы солдат Арконата, отец, искупавший грехи на какой-нибудь свалке нечистот, монастырские стены, кухня, полная нечищеных котлов, и Радостное Покаяние на ледяном полу под мрачными церковными сводами… Я не будил ее; я был не в силах ей помочь.
Быть может, призраки Мерфи еще приходили к ней в снах, мучая и беспокоя? Орды каннибалов, выслеживавших друг друга, облавы солдат Арконата, отец, искупавший грехи на какой-нибудь свалке нечистот, монастырские стены, кухня, полная нечищеных котлов, и Радостное Покаяние на ледяном полу под мрачными церковными сводами… Я не будил ее; я был не в силах ей помочь. Одоление призраков и страхов, гнездящихся в нашем подсознании, нелегкая задача, и человек должен решить ее сам.
Мы покинули систему Соляриса; разгон закончился, тихий шелест ионных двигателей смолк, и черный занавес с яркими блестками звезд опустился на наши экраны. Теперь я мог избрать любой из четырех маршрутов к ближайшим населенным мирам — к серебристому солнцу Алохи или багряному — Пойтекса, к алой звезде Александрии или к зеленому, как хризолит, светилу Фидлерс Грин. Но я не торопился с выбором; те прагматические планы, о коих рассказано выше, довлели надо мной, терзая мою совесть. Как странно! Я разработал стратегию, логичный порядок действий, но не мог исполнить его, не мог последовать велению рассудка! Есть ли более веское свидетельство человеческой иррациональности? Впрочем, любовь, как и совесть, не относится к рациональным категориям. Наконец, решив доверить выбор Шандре, я спросил, куда она хочет направиться.
— К Пойтексу, — ответила она без колебаний.
— Почему?
— «Цирцея» утверждает, что люди там похожи на нас с тобой, только темноволосые и ниже ростом. Значит, я смогу выйти на помост! А чтоб не смущать их вот этим, — dha тряхнула своей золотистой гривой, — покрашусь! Ты будешь любить меня с черными волосами?
Вот так-то, Грэм Френч, сказал я себе, вот чего стоят твои стратегические планы! Что мне оставалось? Спасать то, что еще можно было спасти.
— Не советую тебе краситься, — пробормотал я. — Из деловых соображений.
Видишь ли, этот бизнес с модой — тонкая штука, и он гораздо успешней идет, когда у манекенщицы есть собственная индивидуальность. Я полагаю, тебе нужно играть экзотическую роль, а не пытаться соответствовать местным стандартам. Тем более что твой рост… с ним-то ты ничего не поделаешь! Она кивнула — с видом настоящего спейстрейде-ра, который обдумывает, как бы привлечь, а затем ободрать покупателей.