— Это что же такое, — прохрипел пустынник. — Ни свет ни заря… Чтоб она сгорела, ваша политика… Поставь кофейку…
Из?под одеял выбралась взлохмаченная Алия.
— Джон, ты будешь кофе? Да отвернись ты, нахал… Что случилось?
— Твой братец объявил мораторий на добычу и пошел на нас войной.
Алия загремела какими?то плошками и кастрюльками и на минуту пропала за распахнутой дверью холодильника.
— И как, мы готовы? Садись, что ты стоишь.
Кромвель сел и бросил фуражку на пузатый антикварный буфет — рассохшийся раритет, доставленный из самого Джайпура.
— Готовы? Нет, ваше почтенное высочество, мы ни черта не готовы. То есть да, мы можем через неделю занять Арракин и сделать из Пола кишмиш без косточек, но что в этом проку? Ухнем кучу денег, а у нас контрактов сорок процентов, и тех не осваиваем, две спецшколы за компьютерами сидят, мальчики и девочки по двенадцать лет, плачу им как взрослым, парламент вместо государственности кажет нам кукиш, а Муад’Диб скорее удавится, чем отречется, да и Конвенцию раньше марта не подпишем. Ну и Гильдия… И что его подмыло? Вот ведь чумовой… Навигаторы его по головке не погладят, но и нам на съедение не отдадут. Словом, придется тянуть время — благо, оно работает на нас, — пока не уладим своих дел. Короткая победоносная война отменяется, моя милая. Нас ждет волынка не на один год.
— Но он нападет.
— Обязательно нападет, прелесть ты наша, и на здоровье, милости просим, сыграем с ним в бирюльки.
— Но он нападет.
— Обязательно нападет, прелесть ты наша, и на здоровье, милости просим, сыграем с ним в бирюльки. Правда, если сей герильер затеет достраивать Подкову, или приведет авиацию, игрушки выйдут похуже, но пока нам бояться нечего. Быстро что?нибудь ешьте — и на военный совет. Он уже выдвинул войска.
— Ничего себе, — пробормотал Синельников, ворочаясь под мохнатым пледом. — Отмочил парень коленце… Это что же теперь будет? Опять мясорубка? Джон, тебе не надоело?
— Садитесь за стол, — сказала Алия.
— Володя, — ответил Кромвель, передвигая стул, — я бы с удовольствием занялся выращиванием помидоров. Но я этого не умею. Я умею совсем другое. Я бы мог, например, преподавать в Академии. Но в Академию меня не пускают. Я им чем?то не нравлюсь.
— Так поезжай в Стимфал, — всклокоченный Синельников тоже перебрался за стол. — Там тебя и в Академию пустят, и воевать дадут, ты у них на сторублевке нарисован…
— В Стимфале не осталось солдат. Некому там воевать. Знаешь, когда я это понял? Когда посмотрел стандартный походный рацион. Для пехоты. Веришь ли, там десять сортов взбитых сливок. Десять сортов. Я даже не говорю про кондиционеры… Это уже не армия. Фримены, конечно, дикари, и всякий там джихад, но сражаться они будут…
Тут Дух Войны с загадочным выражением перевел взгляд на буфет. Алия перехватила этот взгляд и непреклонно сдвинула брови.
— Джон, ни капли.
— Алия, встреча друзей…
— Встреча друзей! Вспомни, что было в прошлый раз!
Воскресший Тамерлан несколько смутился.
— В прошлый раз… конечно… было немножко… Да.
— Ах, это называется немножко?
Синельников скромно молчал.
— Ладно, — предусмотрительный Кромвель вытащил из кармана куртки плоскую камуфлированную флягу. — Чуть?чуть текилы в кофе не повредит… Володь, ты… ага, понятно. Так вот, о Стимфале. Я же там начинал — ну, после смерти — просто как спортивный летчик. Потом началась политика, пригласили туда, пригласили сюда… Смотрю, а я уже снова армией командую. Так и пошло. Володя, ешь, ты летишь вместе с нами.
— Здравствуйте, это еще зачем?
— Хочу, чтобы на моем выступлении был человек, способный оценить мой юмор. Тонкие шутки, выдержанные в прекрасном вкусе, пропадают впустую, — маршал сокрушенно покачал головой. — Феллах, может быть, и понимает, но чувство королевского достоинства не позволяет ему это показать; Джерулла юноша неглупый, но как?то уж слишком ушел в свою святость; твоя жена все время читает сценарии и больше думает о тех украшениях, в которых будет давать следующее интервью, а Фейд?Раута… о Господи. Володя, возьми с собой те смешные пистолеты — ну, которые похожи на маузеры — и пристрели этого черта. До чего же он мне надоел… боюсь, кончится тем, что я посажу его на цепь. Кстати, где этот твой… писатель?
— Уехал в Дахар.
— Пошли людей, пусть заберут его оттуда. Атридес не упустит случая напакостить нам любым способом — как бы твоему другу вместе с рукой последнюю голову не оторвали… уж очень Алия нашего мальчика рассердила.
Враждебность Пола к Алие и в самом деле достигла устрашающих размеров. Невероятно успешное бегство сестры уже нанесло по его самолюбию до крайности болезненный удар, а первое же ее выступление по телевидению, когда она заговорила о тирании, геноциде и бездарном правлении, оставило в душе императора разверстую незаживающую рану. И каждая такая новая речь, или упоминание об эмигрантском правительстве Алии, сыпало на эту рану соль самого грубого помола. Муад’Диб, вероятно, очень бы удивился, если бы узнал, до какой степени разделяет его чувства нежданный, но вполне в ту пору законный родственник — на любое появление Алии на телеэкране Синельников реагировал всегда одними и теми же словами: «Аристарх, выключи».
Что же касается Пола Атридеса, то само имя «Алия» решался произносить в его присутствии лишь Стилгар, да и то с опаской, ибо это слово делало императора невменяемым.
Скорее всего именно чувствам Муад’Диба императорская армия была обязана той оперативностью, с какой войска, сбежав со ступеней Подковы, очутились у рубежей Центрального Рифта. План императора казался вершиной военной мысли: из защищенной глубины нагорья семь легионов, проскользнув между фортами Подковы, проходят пустыню, и далее три легиона атакуют укрепления южан с запада, а четыре легиона обрушиваются на противника в лоб. В случае необходимости все войско отходит и вновь исчезает в коридорах укрепленного района. Превосходный, блестящий план! Весь Генеральный штаб Муад’Диба, его карманный Совет наибов, был в полном восторге от этого замысла.