При этом всем присутствовал один аспект, о котором волей?неволей надо упомянуть. Император на контрабанду спайса взирал весьма равнодушно, полагая ее сугубо местной проблемой и нехотя пеняя барону Владимиру на нерадивость. Это понятно и логично — императорские доходы начислялись уже из прибылей СНОАМ, куда стекался весь спайс — как лицензионный, так и ворованный. Убытки несли одни Харконнены, но им по особой статье бюджета выделялись средства на борьбу с незаконным оборотом, то есть на войну с фрименами, и были эти средства весьма значительными. Барон всегда умел найти им достойное применение. Война — поскольку все спишет — предприятие очень выгодное, и поэтому, по негласному мнению Дома Харконненов, если бы фрименов не было, то их стоило выдумать.
К слову сказать, далеко не вся пустыня считала Харконненов заклятыми врагами. На юге, между Бангалуром и Джайпуром, где барон под видом борьбы с незаконным оборотом скупал для себя нелегальные партии спайса, местные жители (которые тоже называли себя фрименами, но на другом языке) почитали Харконненов как родных отцов, а Фейда?Рауту, которого половина Северного Рифта была готова пристрелить как бешеного шакала, бангалурские кланы со всей торжественностью принимали в свои члены, сыновья и братья, а их главы мечтали выдать за него дочерей.
Искушенному в политике Стилгару не надо было объяснять, каких беспокойных гостей послал ему случай. Шутка ли — родня императора, вдова и сын только что погибшего губернатора Дюны! Такое шило не утаишь ни в каком каменном мешке никакого арракинского каньона. С одной стороны, это очень сильная карта в руках эмира, с другой стороны — величайшая опасность: ну как Шаддам прикажет Харконненам перевернуть каждый камешек, но разыскать опальную чету? Это уже пахнет полномасштабной войной.
Но Стилгару повезло. О реакции императора (тайны, естественно, сохранить не удалось) мы знаем, как ни странно, из протоколов антиимператорского заговора, хранящихся в архивах ландсраата (об этих примечательных документах у нас еще речь впереди): верный решению замять скандальную арракинскую историю, не делающую чести Дому Коррино, Шаддам не стал затевать ни разбирательств, ни облав, а сочтя Дюну весьма подходящим местом ссылки, неофициальным указом всемилостивейше повелел Джессике и Полу не показываться где либо еще, если они не желают кончить дни в казематах Салузы Секундус. Срок заключения не оговаривался.
Так для Пола Атридеса и его матушки захлопнулись космические врата, и, превратившись сначала из хозяев Дюны в беглецов, они спустились еще на одну ступеньку ниже и стали узниками.
Срок заключения не оговаривался.
Так для Пола Атридеса и его матушки захлопнулись космические врата, и, превратившись сначала из хозяев Дюны в беглецов, они спустились еще на одну ступеньку ниже и стали узниками. Здесь, однако, берет начало беззастенчивая подтасовка дат, перещеголявшая даже официальную версию. Имперские историки нигде не отрицают того, что так называемая арракинская революция, отменившая опалу для Атридеса и отправившая в изгнание самого Шаддама, произошла в двести первом году. Формально с этим никто не спорит, но контрабандой (воистину, Дюна — планета контрабанды), в беллетристике и сценариях, посвященных Арракису, вдруг появляется девяносто третий год, как дата смерти престарелого барона Харконнена, убитого как раз во время революции. Получается, что на покорение Дюны (которая, напомним, умещается у наших писателей между Арракином и Хайдарабадом) у Пола ушло менее двух лет — слишком малый срок, чтобы безвестному чужеземному парнишке стать богом и повелителем вольного неукротимого народа. Вот уж действительно — пришел, увидел, победил. Впрочем, это легко понять: какой же автор сериала, или просто книги или фильма допустит девятилетнюю паузу в событиях, и какой же читатель или зритель это выдержит! Что же с того, что царствование бедолаги Шаддама подсократили чуть не на восемь лет, зато стало намного интересней — семнадцатилетний юнец (напомню, что возраст Пола тоже изрядно убавлен) одним махом взлетает на трон, а двухлетняя девочка, не моргнув глазом, убивает дедушку?злодея.
Нет, друзья мои, долгих девять лет провел будущий император Муад’Диб среди скал и песков Дюны. Как он жил эти годы? Свидетельств сохранилось крайне мало, ведь он сам, придя к власти, старательно уничтожил большинство документов, относящихся к дореволюционному периоду. Все же некоторое представление составить себе можно. Пол учит язык, работает у Стилгара инструктором по рукопашному бою — что бы ни говорили про Атридеса, спортивных достоинств у него никто не отнимет; он участвует во фрименских вылазках — благо, никаких заметных конфликтов в это время не происходит; он с великим трудом овладевает искусством езды на песчаном черве, и в конце концов натурализуется среди фрименов, женившись на Чани Кайнз — дочери погибшего Льета Кайнза и внучке печально знаменитого Пардота.
Примерно к девяносто шестому году относится одна из немногих видеозаписей Пола того периода — любительская, но хорошего качества; ценность ее в том, что она сделана до того, как за будущего императора взялись стилисты и имиджмейкеры — неофициальные съемки Атридеса?младшего, как и старшего, большая редкость. Муад’Диб заснят во время разгрузки какого?то контейнера, у входа в пещеру; на герцоге камуфлированный стилсьют, похожий на военный комбинезон со множеством складок, Пол закрывается от яркого солнца и смеется. Первое, что приходит в голову — человек на экране безусловно молод, но ему никак не меньше тридцати, так что все россказни про семнадцатилетнего Лисан аль?Гаиба — полнейший вздор. Второе — Пол Муад’Диб был не просто красив, но еще и чрезвычайно фотогеничен, привлекательность не изменяла ему ни в каких ракурсах. Впрочем, красота, как известно, суть неизреченна, а что мы видим из того, что изречение? Роскошная грива спутанных смоляных волос. Явно выраженные надбровные дуги и широкие густые брови. Классического разреза по?фрименски серо?голубые глаза. Подбородок, который можно было бы назвать массивным, не будь он таким длинным, по форме удивительно напоминающим молоток. Но самая любопытная оказия произошла с носом: нос, как и положено Атридесу, хищно?прямой, с едва?едва уловимой фамильной горбинкой, зато кончик его совершенно по?харконненски стесан! То же и рот: складки у резко очерченных губ сразу наводят на мысль о львиной пасти барона Владимира.