— Милый, Алеша, — тихо сказала я, — спасибо тебе за все.
Он смутился и нежно, взял меня за руку. Не знаю почему, но мне так захотелось спрятаться на его груди, чувствовать его любящие губы, что я сама бросилась ему в объятия.
— Ну, что ты, Алечка, что ты, — шептал он, осыпая мое мокрое от слез лицо поцелуями. — Это ведь не взаправду, все это придумал писатель Карамзин! Лиза выплыла из пруда, осталась жива и потом вышла замуж за квартального надзирателя.
Я понимала, что он хочет меня утешить и впервые сама начала расстегивать его одежду. Мне так хотелось укрыться в его любви от всех бед и несчастий, что я не нашла никакого другого способа, быть совсем близко с ним, моим любимым и единственным.
Трегубов, весь остальной мир словно перестали существовать. Для меня, осталась только наша любовь.
Глава 14
Утром следующего дня я долго не могла проснуться. Это и не удивительно, мы очень поздно заснули. После чтения, Алеша был со мной так нежен и неистово ласков, что у меня ныло все тело. Он тоже не выспался, зевал и ругал дворовых, чем-то громыхавших возле наших дверей.
О Трегубове мы с ним больше не вспоминали. Вчерашний разговор с Василием Ивановичем наедине, казался мне теперь чем-то несущественным. Тем более что я ведь так и не позволила ему себя поцеловать и потому вины перед мужем не чувствовала.
— Ты еще полежишь или встанешь? — спросил меня Алеша, когда понял, что спать нам все равно не дадут.
— А как ты хочешь? — спросила я и приняла соблазнительную позу.
— Ну, ты даешь! — засмеялся он и начал расстегивать панталоны.
— Встаю, встаю! — испугалась я. — Мы, между прочим, вчера остались без ужина!
Когда я вышла в залу, там уже толпились все обитатели дома. Ночью из темной слышались крики, и никто не знал, как поступить, пойти проведать узников или дождаться пристава, за которым послали еще с вечера. Решили сначала позавтракать, а потом действовать по обстоятельствам.
Завтракали в завидовском доме по-барски. Лакеи разносили кофий в кувшинах и разливали его в большие кружки. Мне он совсем не понравился, я предпочла пить сливки, но Алеша с удовольствием выпил черную жижу, правда, потом сказал, что такой дряни еще никогда не пробовал.
Не успели мы позавтракать, как верхами приехали пристав и два урядника. Им рассказали о вчерашнем происшествии, и пристав пошел на поклон к Василию Ивановичу. Алеша в дела начальства не вмешивался и попытался заманить меня в наши покои. Однако я твердо сказала, что любви с меня на сегодня хватит. Он сделал вид что обиделся и вышел во двор, наблюдать как будут развиваться события. Я хотела пойти следом, но столкнулась с Марьей Ивановной и немного задержалась. Милая девушка спросила, здорова ли я.
— Вполне, — ответила я.
— У вас усталый вид, синяки под глазами и вы вчера не вышли к ужину, — объяснила она свое беспокойство.
— Ах, — ответила я, — весь вчерашний вечер я читала «Бедную Лизу» и плакала!
— Так вы тоже любите читать книги?! — обрадовалась Марья Ивановна.
— Знаете, я тоже такая чувствительная!
Мы с ней как родственные души обсудили замечательную повесть, всплакнули над судьбой бедной утопленницы и только после этого пошли во двор, смотреть, как будут выводить преступников. Возле темной уже собралось много народа. Я подошла к мужу и встала рядом с ним и Иваном. Алеша зачем-то взял с собой саблю, а Иван пистолеты.
Кажется, мы с Марьей Ивановной поспели к самому интересному. Пристав с приготовленным к стрельбе пистолетом стоял перед открытыми дверями темной, а урядники застыли возле дверей. Он не спешил входить в вонючую темноту острога и крикнул Вошину, чтобы тот вышел сам. Бывший управляющий не послушался, что заставило пристава нахмурить брови, и он громко приказал урядникам вывести арестантов. Те отдали ему честь и исчезли за дверями.
Мы застыли на своих местах, ожидая, что сейчас увидим раскаявшихся злодеев. Однако вместо Вошина из острога вдруг выбежал урядник и, пробежав несколько шагов, упал на землю. Из его шеи струей била темно-красная кровь. От ужаса, кроме страшной раны на шее этого человека, я вообще, перестала, что-нибудь видеть. Урядник катался по земле и старался ладонями сжать разорванное горло, но кровь просачивалась между пальцами, и он понимал, что умирает, и смотрел на нас, умоляющим, полными муки и страха глазами.
Я впервые в жизни услышала мысли умирающего человека. Они были обрывочны, и он больше думал о том, что смешно выглядит с разорванной шеей, а не о смерти.
А я ведь так и не успел получить со Стеньки должок, — вдруг подумал он. — Я помру, а он теперь нипочем деньги жене не вернет! Знаю, я его подлеца!
Уряднику стало так жалко пропавших денег, свою овдовевшую жену, что он всхлипнул от обиды, и сильная струя крови вырвалась между его пальцами. Последнее, что он подумал, это то, что умирать даже летом очень холодно.
Когда я пришла в себя и смогла видеть, что вокруг происходит, мертв был не только урядник, но и пристав. Он неподвижно лежал на спине с залитой кровью грудью. Только руки и ноги у него дрожали, будто он пытается встать, но на это у него не хватало сил. Мозг его уже потухал, и я ничего не услышала.