Однако они недооценили тягу к литературе населения Замонии, которое смирилось с шансом потерять при чтении голову. Со временем взрывы стали случаться все реже, и в какой-то момент секта угасла, так как ее глава лишился головы в результате преждевременной детонации при изготовлении очередной бомбы. И все же перелистывание страниц осталось рискованным занятием. И даже по прошествии столетий террор-книги могли прятаться где угодно, поскольку безграмотники буквально наводнили ими магазины. Время от времени какой-нибудь букинистический взлетал на воздух, и от него оставался лишь глубокий кратер. В одном только Книгороде такой конец постиг уже пятнадцать магазинов. Разновидностей опасных книг в Замонии существовало столько же, сколько причин желать кому-нибудь чего-то дурного. Месть, алчность, зависть, недоброжелательство — вот из каких мотивов их мастерили. Впрочем, иногда мастерами руководила любовь, если в игру вступали ревность или безответные чувства. Загнутые уголки страниц с бритвенноострыми обрезами, виньетки, при прикосновении вызывавшие остановку дыхания, экслибрисы с ядовитыми духами — ничто не осталось неиспробованным. Тот, у кого была привычка, переворачивая страницы, слюнявить палец, подвергал себя особой опасности, так как мог занести в рот крохотные частицы яда, — после корчился с кровавой пеной у рта. Мелкие ранки, в которые попадали бактерии с инфицированного золотого обреза, вызывали отравление крови. Зашифрованные постгипнотические приказы в книгах букваримиков могли заставить читателя несколько дней спустя прыгнуть со скалы в море или выпить литр ртути.
Со временем легенды об опасных книгах расплодились настолько, что правда стала неотделима от вымысла. В катакомбах Книго-рода якобы скрывались книги, способные двигаться по собственной воле, ползать или даже летать. Они были коварнее и ужаснее многих вредителей и насекомых и, если такие на тебя нападут, справиться с ними можно лишь силой оружия. Пугливо рассказывали про книги, которые шепчут и стонут в темноте, и про те, которые душат своих читателей закладками, случись им заснуть за чтением. И вроде как, случалось, что читатели с потрохами пропадали в какой-нибудь опасной книге, и после их уже не видели. Тогда находили лишь пустое кресло, на котором лежала раскрытая книга — а в повествовании возникал новый персонаж, носящий имя исчезнувшего человека.
Таковы были мысли и истории, вертевшиеся у меня в голове, мои дорогие друзья, пока я наугад брел по лабиринту. Я не верил ни в привидения, ни в колдовство, ни в проклятия ужасок, ни в прочую абракадабру, но в существовании опасных книг убедился на собственной шкуре, и твердо решил не притрагиваться ни к одной книге в туннелях.
И потому просто шел вперед, не обращая внимания на окружающее меня великолепие. Тем временем мой оптимизм улету-чился. Вокруг я видел лишь стены из книг, которых не решался коснуться, и время от времени околевшего медузосвета — с тем же успехом я мог гулять по лабиринту, стенами которого служили изгороди из ядовитой крапивы. Помимо собственных шагов я слышал почти все страшные шорохи и шумы, описанные в замонийс-кой литературе ужасов: стуки и шелесты, хрипы и вопли, шепоты и хихиканье — будто попал в партитуру жуть-пьесы Хулиасебде-нера Шрути.
Без сомнения, звуки доносились через канализацию и были лишь эхом происходящего на поверхности. Но, пробившись через многие метры земли и долго бродив по трубам и туннелям, они приобрели совершенно иное звучание и превратились в призрачную музыку катакомб.
Не помню, когда я опустился на пол. Как долго я шел? Полдня? Целый? Два дня? Я совсем утратил чувство времени, как, впрочем, и ориентации в пространстве. Ноги у меня ныли, голова гудела как колокол. Я просто лег. Некоторое время я слушал пугающие звуки лабиринта, а потом заснул от усталости.
Море и маяки
Очнулся я невыспавшийся, голодный — и в плохой компании. По ногам, рукам, по лицу и животу у меня ползали и копошились десятки насекомых и прочих паразитов: прозрачные личинки, червячки, змеи, светящиеся жуки, длинноногие книгужасы, клешне-вые ухощипы, безглазые белые пауки. Вскочив с криком отвращения, я начал хлопать по себе где попало. Гнусь летела во все стороны, пока я отплясывал нелепый танец и панически встряхивал плащ. Книжная медянка зашипела напоследок и погремела трещоткой на хвосте, а потом исчезла за стопкой книг. Лишь убедившись, что изгнал всех до последнего вредителей, я немного успокоился.
Потом снова двинулся в путь. А что еще мне оставалось? К тому времени я утратил всяческую уверенность в себе. Не было ни малейшего повода полагать, что я приблизился к какому-нибудь выходу из лабиринта, скорее наоборот, ушел еще дальше. И насекомые мне показали, как быстро здесь можно стать звеном беспощадной пищевой цепи. То и дело встречавшиеся мне полудохлые медузосветы, уползающие куда-то в бессмысленном бегстве, тоже не настраивали на веселый лад, поскольку слишком ясно напоминали, в сколь бедственном положении оказался я сам. Скоро и меня ждет такой же конец: изнуренным, высушенным, обглоданным насекомыми, я буду лежать на полу какого-нибудь туннеля. И все из-за какого-то письма.