— Форрест, — сказал Снейк, — я сделаю передачу Гуинну, но это будет обман, мяч я передам тебе, и ты должен добежать до угла и потом повернуть направо, мяч должен быть там! — у него были совершенно безумные глаза, как у тигра. Я кивнул, и сделал, как он сказал.
Он кинул мне мяч, и я рванул в центр поля, где были голевые точки. Но вдруг на меня налетел какой?то гигант, и он меня затормозил, и все небраскинские кукурузные негры и белые парни навалились на меня, и я упал. Черт побери! Нам оставалось всего несколько ярдов до победы! Когда я поднялся, то увидел, что Снейк выстроил наших в линию для последнего тайма, так как таймаутов у нас больше не было. Как только я занял свое место, он дал сигнал и я рванул вперед, а он вдруг швырнул мяч на метров десять выше моей головы. специально, наверно, чтобы остановить часы, потому что осталось всего 2?3 секунды.
Но к несчастью, он что?то перепутал, он наверно думал, что это третий тайм, и что у нас есть еще время, но это был четвертый, и мы потеряли этот мяч, и проиграли. Похоже, так и должно было случиться со мной.
В общем, мне было очень жаль, потому что Дженни Керран наверняка следила за игрой, и может быть, получи я этот последний мяч, и выиграй мы у Небраски, то она простила бы меня, за то, что я сделал. Но так не случилось. Тренер Брайант тоже явно очень сожалел о случившемся, но не стал ругаться, а только печально вздохнул и сказал нам:
— Хорошо, парни, на следующий год мы выиграем!
Но только не я — для меня уже не будет никакого следующего года.
5
После финала Оранжевого кубка на кафедре физкультуры получили мои оценки за первый семестр, и тренер Брайант тут же вызвал меня на ковер. Видик у него был не самый добродушный.
— Форрест, — сказал он, — я еще могу понять, что ты провалил упрощенный курс английского, но чего я никак не возьму в голову — как тебе удалось получить пятерку по промежуточному свету, и кол по физре — ты, тот, кого назвали Самым выдающимся защитником в Юго?восточной лиге!
Не хотелось мне долго объяснять тренеру Брайанту — но какого черта я должен помнить, какое расстояние между голевыми линиями на футбольном поле? А тренер продолжал угрюмо смотреть на меня.
— Форрест, — сказал он, — мне очень жаль, но тебя исключают из университета, и я ничего не могу для тебя сделать!
Я долго стоял там, сцепив руки, и смотрел на него. пока до меня не дошел смысл его слов: мне больше не нужно играть в футбол! Мне придется уехать из университета, и наверно, никогда не увижу этих парней. Может быть, я не увижу даже Дженни Керран. Мне придется убраться из подвала, и я не пойду в следующем семестре уже на «продвинутый свет» — хотя профессор Хукс сказал, что я обязательно должен пойти. Не то, чтобы я понял все последствия его слов, на у меня тут же слезы на глаза навернулись. Я ничего не ответил тренеру Брайанту, просто стоял перед ним, опустив голову.
Тогда тренер Брайант тоже встал со своего места, подошел ко мне и обнял.
Он сказал так:
— Форрест, сынок, все будет хорошо. Я сразу понял, что так получится, еще когда ты в первый раз приехал сюда. Но я им всем сказал — дайте мне этого парня всего на один сезон. И это был потрясающий сезон, Форрест! Это точно. И ты совершенно не виноват, что Снэйк тогда закинул мяч на линию в четвертом периоде….
Я посмотрел ему в глаза, и заметил, что там тоже блестят слезы, хотя взгляд у него был твердый.
Я посмотрел ему в глаза, и заметил, что там тоже блестят слезы, хотя взгляд у него был твердый.
— Форрест, — сказал он, — в этом университете еще не было такого футболиста, как ты, и никогда не будет. Ты был лучшим!
Потом тренер Брайант отвернулся к окну и сказал:
— Счастливо, парень — жаль, что теперь тебе придется убрать свою задницу отсюда.
Так мне пришлось покинуть университет.
Сначала я вернулся в свой подвал, и забрал свои манатки. Бабба спустился к мне с парой банок пива и одну дал мне. Я никогда не пил пива, но теперь понимаю, почему этому парню оно так нравилось.
Бабба проводил меня до выхода из Обезьянника, и — вы не поверили бы своим глазам! — у выхода меня ждала вся футбольная команда в полном составе.
Они все стояли молча, а потом Снейк вышел вперед и пожал мне руку:
— Форрест, извини, что я тогда перебросил мяч.
А я ответил:
— Да ладно, Снейк, ерунда! — и тогда они все по очереди подходили ко мне и пожимали руку, даже старина Кертис, хотя у него рука была на бандаже, потому что он вышиб в Обезьяннике слишком много дверей.
Бабба предложил мне помочь донести манатки до автобуса, но я ответил. что дойду сам.
— Ну ладно, пиши, — сказал он. По дороге туда я проходил мимо здания Студенческого союза, но это было не в пятницу вечером, поэтому группа Дженни Керран неиграла, поэтому я сказал — ну и черт с ним. И сел на автобус.
x x x
Автобус приехал в Мобайл поздно ночью. Я не сообщил моей мамочке, что случилось, потому что она, наверно, разволновалась бы. Но когда я подошел к дому, то в ее окне горел свет, и когда я вошел, она стала кричать и плакать, как обычно, насколько я помню. Она сказала мне, что приключилось — оказывается, наша армия уже прознала про мои оценки в университете, и в тот же день к ней пришла повестка с требованием явится на призывной пункт. И если б тогда я знал, что потом случится, то никогда бы туда не пошел!