В свою очередь и будущие избиратели должны быть
хорошо воспитаны, в духе законов, чтобы путем порицания или одобрения либо
выбрать, либо отвергнуть избираемого — смотря по заслугам каждого.
Выборы, проводимые таким образом, занимают середину между монархическим
и демократическим устройством. Ведь рабы никогда не станут друзьями господ,
так же как люди никчемные никогда не станут друзьями людей порядочных, хотя
бы они занимали и равные по почету должности. Ибо для неравных равное стало
бы неравным, если бы не соблюдалась надлежащая мера.
Но любому человеку нелегко усмотреть самое истинное и наилучшее
равенство, ибо это — суждение Зевса. Людям его уделяется совсем немного, но,
поскольку оно уделено государству или частным лицам, оно создает все блага.
Большему оно уделяет больше, меньшему — меньше, каждому даря то, что
соразмерно его природе.
Подобно тому как корабль, плывущий в море, нуждается в постоянном
страже и днем и ночью, точно так же и государство держит свой путь среди
бурного натиска остальных государств, рискуя подвергнуться всевозможным
козням. Поэтому неустанно, с утра до ночи и с ночи до утра, правители должны
приходить на смену правителям, а стражи должны сменять стражей. Толпа
никогда не сумеет быстро добиться этого.
В стране надо сделать все непроходимым для врагов, для друзей же
возможно более проходимым — и для людей, и для вьючных животных, и для стад.
…Не может стать достойным похвалы господином тот, кто не был раньше
подвластным; поэтому более, чем умением хорошо властвовать, должно хвалиться
умением хорошо подчиняться, прежде всего — умением подчиняться законам…
Из-за постыдных же поблажек и малодушия, думаю я, обычно снова
возникают труды.
Всевозможные блага в государстве производит то, что причастно порядку и
закону. А беспорядок или плохие порядки разрушают большую часть других,
хороших порядков.
Всякий человек должен хорошо поразмыслить хотя бы над тем, что род
людской либо вовсе не имел никакого начала, так что не будет ему и конца, но
он был всегда и всячески будет, либо что со времени его возникновения
протекло неизмеримое количество времени.
Книга 7
Афинянин. В самом деле, в частной и семейной жизни каждого человека
есть много мелочей, совершающихся не на виду у всех; здесь, под влиянием
личного страдания, удовольствия и вожделения, легко возникают явления,
противоречащие советам законодателя, почему нравы граждан оказываются
разнообразными и непохожими друг на друга, а это — беда для государства.
Однако было бы неблаговидно и вместе с тем непристойно давать тут законы и
устанавливать указания, насколько явления эти незначительны, хоть и часты. С
другой стороны, если люди привыкнут поступать противозаконно в часто
повторяющихся мелочах, то это поведет к гибельной порче самих законов, пусть
и установленных в письменной форме.
Поэтому, хотя и затруднительно дать
здесь законы, тем не менее промолчать невозможно.
…Тщетно было бы надеяться на прочность законодательства в вопросах
общественных, если не предусмотрен надлежащий распорядок в частной жизни.
…Когда матери хотят, чтобы заснуло дитя, а ему не спится, они
применяют вовсе не покой, а, напротив, движение, все время укачивая дитя на
руках. Они прибегают не к молчанию, а к какому-нибудь напеву, словно
наигрывая детям на флейте. Подобным же образом врачуют и вакхическое
исступление, применяя вместе а с движением пляску и музыку.
То и другое состояние сводится к страху, страх же возникает вследствие
дурного расположения души. Когда к подобным состояниям примешивается внешнее
сотрясение, это внешнее движение берет верх над движением внутренним,
состоящем в страхе и неистовстве. Одержав верх, оно как бы создает в душе
безветрие и успокоение.
…Всякая душа, которой свойственен с младенчества страх, с течением
времени еще больше к нему приучается. И любой скажет, что здесь происходит
упражнение не столько в мужестве, сколько в трусости.
И наоборот, мы сказали бы, что занятие, с малых лет развивающее
мужество, заключается в умении побеждать нападающие на нас боязнь и страх.
…Изнеженность делает характер детей тяжелым, вспыльчивым и очень
впечатлительным к мелочам; наоборот, чрезмерно грубое порабощение детей
делает их приниженными, неблагородными, ненавидящими людей, так что в конце
концов они становятся непригодными для совместной жизни.
Если попытаться в течение указанных трех лет применять всякие средства,
чтобы наш воспитанник по мере сил, возможно меньше подвергался боли, страху
и любому страданию, — разве, по нашему, это не сделает его душу веселой и
радостной?
Но надо избегать изнеженности, надо наказывать детей, однако так, чтобы
не задеть их самолюбия; здесь следует поступать так, как обычно и делают в
отношении рабов, о чем мы уже говорили: не надо позволять тем, кто
наказывает, оскорблять подвергающегося наказанию, так как это вызовет у него
раздражение, но нельзя и баловать отсутствием наказаний. Точно так же надо
поступать и с детьми свободнорожденных.
Согласно моему утверждению, в правильной жизни не надо стремиться к
наслаждениям, и в свою очередь не следует совсем избегать страданий. Надо
довольствоваться чем-то средним, о чем я сейчас упомянул, обозначив это как
радостное…
Все то, что мы сейчас разобрали, относится к неписанным обычаям, как
называет их большинство. То, что именуют дедовскими законами, есть не что
иное, как совокупность подобных правил. [.. .] Обычаи эти связуют любой
государственный строй; они занимают середину между письменно установленными
законами и теми, что будут еще установлены. […] Если их хорошо установить
и ввести в жизнь, они будут в высшей степени спасительным покровом для
современных им писанных законов.