Самым важным в обучении мы признаем надлежащее воспитание, вносящее в
душу играющего ребенка любовь к тому, в чем он, выросши, должен стать
знатоком и достичь совершенства.
В нашем рассуждении мы, очевидно, подразумеваем под воспитанием… то,
что с детства ведет к добродетели, заставляя человека страстно желать и
стремиться стать совершенным гражданином, умеющим согласно справедливости
подчиняться или же властвовать. […] Воспитание же, имеющее своим предметом
и целью деньги, могущество или какое-нибудь другое искусство, лишенное
разума и справедливости, низко и неблагородно, да и вовсе недостойно носить
это имя.
Не признаем ли мы, что каждый из нас — это единое целое? […]
Но каждый имеет в себе двух противоположных и неразумных советчиков:
удовольствие и страдание. […]
К ним присоединяются еще мнения относительно будущего, общее имя
которым «надежда». В частности, ожидание скорби называется страхом, ожидание
удовольствия — отвагой. Над всем этим стоит разум, решающий, что из них
лучше, что хуже; он-то, став общим установлением государства, получает
название закона.
Я спрашиваю следующее: не делает ли питье вина более сильными
удовольствия, страдания, гнев, любовь? […]
А наши ощущения, память, мнения, мысли? Становятся ли они точно также
сильнее, или же человек, предаваясь чрезмерному пьянству, совершенно
лишается их? […]
Не правда ли, такой человек возвращается к состоянию души, какое ему
было свойственно в младенчестве? […]
И тогда он всего менее может собой владеть?
Итак, если окажется, что вино по своей пользе ничуть не хуже телесных
упражнений, то у него будет перед ними еще и то преимущество, что они
вначале сопряжены с болью, оно же нет.
А кто хочет достичь совершенства в мужестве, не должен ли бороться с
присущей ему трусостью и не должен ли ее победить? Ведь тот, кто не
упражнялся и неопытен в подобной борьбе — все равно, кто бы он ни был, — не
станет по отношению к добродетели и наполовину тем, кем он должен был бы
стать. Кто же может стать вполне рассудительным, — тот ли, кто борется со
множеством удовольствий и вожделений, увлекающих к бесстыдным,
несправедливым поступкам, и побеждает их разумом, действием и искусством как
во время развлечений, так и в серьезных делах, или же тот, кто вовсе не
подвержен всему этому?
Кто верит самому себе, что он и природой и своими заботами хорошо
подготовлен, тот ничуть не побоится упражняться на виду, вместе со многими
сотрапезниками. Он поступит правильно, потому что преодолеет и победит и
победит силе неизбежного действия напитка; ни в чем важном он не будет
поколеблен непристойностью и вследствие своей добродетели ни в чем не
изменится.
[97]
Вот все, что нас делает такими: гнев, страсть, наглость, невежество,
корыстолюбие, трусость. Кроме того, еще: богатство, красота, сила и все
пьянящее наслаждением и делающее нас безрассудными. Можем ли мы назвать
какое-нибудь другое удовольствие, кроме испытания вином и развлечениями,
более приспособленное к тому, чтобы сперва только взять пробу, дешевую и
безвредную, всех этих состояний, а уж затем в них упражняться?
Обсудим же, как лучше испытать сварливую и вялую душу, из которой
рождаются тысячи несправедливостей: путем ли личных с ней общений, причем
нам будет грозить опасность, или же путем наблюдений на празднестве
Дионисий? …Это весьма удобный способ испытать друг друга. […]
Распознавание же природы и свойств душ было бы одним их самых полезных
средств для того искусства, которое о них печется. А мы, я полагаю,
признаем, что это относится к искусству государственного правления. Не так
ли?
Bottom of Form 1
Книга 2
Афинянин. Я утверждаю, что первые детские ощущения — это удовольствие и
страдание, и благодаря им сперва и появляются в душе добродетель и порок.
Что же касается разумения и прочих истинных мнений, то счастлив тот, в ком
они появляются хотя бы в старости. Ту же часть добродетели, которая касается
удовольствия и страдания, которая надлежащим образом приучает ненавидеть от
начала до конца то, что следует ненавидеть, и любить то, что следует любить,
— … можно… назвать воспитанием.
Итак, верно направленные удовольствия и страдания составляют
воспитание; однако в жизни людской они во многом ослабляются и извращаются.
Поэтому боги из сострадания к человеческому роду… установили божественные
празднества, даровали Муз, Аполлона, их предводителя, и Диониса как
участников этих празднеств, чтобы можно было исправлять недостатки
воспитания на празднествах с помощью богов. […] Те же самые боги… дали
нам чувство гармонии и ритма, сопряженное с удовольствием. При помощи этого
чувства они движут нами и предводительствуют нашими хороводами, когда мы
объединяемся в песнях и плясках. […]
Не согласимся ли мы… что первоначальное воспитание совершается через
Аполлона и Муз?
Ввиду того что все относящееся е искусству — это воспроизведение
поведения людей, их разнообразных поступков и обычаев при всяких
обстоятельствах, так что путем подражания воспроизводятся все черты этого
поведения, то естественно, что им радуются, их хвалят и признают
прекрасными, конечно, те люди, с природой или привычками которых…
согласуются как хороводные слова и напевы, так и сами хороводы.
Не приносит ли это некоторого вреда тому, кто радуется безобразным
телодвижениям и песням? Напротив, не получают ли некоторой пользы те, кто
находит удовольствие в противоположном? [.