Гороховец показался впереди, как и обещал князь Гордей, вскоре после рассвета. Город встретил гостей оглушительным звоном набатного колокола и накрепко запертыми воротами. На стенах мелькали копья, шлемы. Лучники поглядывали поверх частокола, демонстративно держа наложенными на тетивы граненые бронебойные стрелы.
Однако суздальцы на штурм не пошли — остановились за оврагом, напротив ворот, спешились, отпустили подпруги, давая роздых коням. Но костров не разводили, вешать торбы на морды скакунов не спешили. Князь со своими ближними дружинниками умчались к небольшой, искрящейся инеем, дубовой рощице, что стояла особняком среди заснеженных полей. Что бывает в таких местах, Олег знал прекрасно: святилище.
Действительно, где-то через час маленький отряд прискакал обратно, а вскоре следом за ним появился и знакомый Олегу безволосый волхв с высоким посохом. Движимый любопытством, ведун потянулся к княжеской свите, стараясь, однако, жрецу на глаза не попадаться. Волхв остановился перед воротами, стукнул посохом о землю, на что та неожиданно отозвалась долгим тяжелым гулом:
— Слушайте меня, жители Гороховца. Я — Аргамирон, волхв святилища гороховецкого, носитель воли богов русских, жизни земли здешней, защитник чаяний ваших! Говорю вам, возлюбленные дети мои, что князь суздальский Гордей поклялся именами Сварога великого, Ярила светозарного, Коло весеннего, что нет у него мыслей недобрых и желаний супротив добра, живота и имущества вашего! Пришел он сюда не своею волей, а волей Белбога небесного, во имя правды и справедливости.
— Пусть у себя смердов судит, — крикнули со стены. — А у нас свой боярин есть!
— Есть воля выше боярской! — опять стукнул посохом волхв, и земля вновь отозвалась долгим протяжным звуком. — Дошла весть до ушей богов наших, что отошел боярин Руслан, возлюбленный сын мой, от веры отцов наших, от заветов предков, предал землю отчую! Что нет более веры в нем, а помыслы его исходят из шепота Чернобогова, приказов Мары костлявой, колдунов иноземных.
— Дошла весть до ушей богов наших, что отошел боярин Руслан, возлюбленный сын мой, от веры отцов наших, от заветов предков, предал землю отчую! Что нет более веры в нем, а помыслы его исходят из шепота Чернобогова, приказов Мары костлявой, колдунов иноземных.
— Ложь! Ложь это!
— Слово, услышанное мною, тяжело, но отринуть его не могу. Повелеваю вам, жители Гороховца, отворить ворота. Хочу взглянуть в глаза сына своего возлюбленного, услышать ответ его на наветы суровые. Не верю в вину боярина, но во имя правды суда требую вместе с князем суздальским! Пусть очистит имя свое пред очами людскими и божьими!
— Сами разберемся, — отозвались из города. — Гордею Суздальскому делать тут нечего.
— Не добро чужое боярин покрал, несчастные! И не невинного гневом своим погубил! — возвысил голос Аргамирон. — Супротив богов и земли русской руку поднял! Нежить из земли поднимает, мертвецам потерянным покоя не дает, кровь пьет младенческую, тайным богам жертвы человеческие приносит! Слышите меня, жители Гороховца! Открывайте ворота немедля и представьте боярина своего на суд честный, пред лицом богов русских, бояр суздальских, пред глазами вашими! Не навлекайте гнев Божий с его души на свои головы!
— Да ты, никак, из ума выжил, старик?! Как Руслан мог нагнать… Они же нас недавно осаживали!
— Приказываю вам, жители Гороховца, — медленно, размеренно, но громогласно заговорил волхв, — немедля открыть врата града своего пред судом Божиим и человеческим. Не то волей своей и именем богов отрину навеки благодать от домов и нив ваших, бесплодным сделаю семя мужей и чрево жен ваших, отрину лучи Яриловы от окон и глаз ваших. Наполнятся слезами очи детей ваших, падут стада и птицы ваши. Не станет силы в руках и ногах ваших. Да будет так!
Посох ударился в землю — гул волнами заметался вокруг, словно отражаясь от близких берегов.
— Да будет так!
Посох ударился снова — гул стал громче, напоминая скатывающуюся с гор лавину.
— Да будет так! — Волхв скинул с себя капюшон и поднял глаза к небу: — Тебя, Белбог, бог справедливости, призываю в союзники и судии этому граду неверному, заветы отцов отринувшему, от лика богов отвернувшемуся. Исполни…
— Стой, отец! — Из-за стены послышался какой-то треск, шум.
— Остановись, волхв! — крикнули уже со стены. — Мы не против честного суда!
Кто-то громко и болезненно закричал, еще кто-то просто возмущенно выругался. Послышался стук.
Князь, стоявший неподалеку от волхва, оглянулся на свою дружину, махнул рукой.
— Первая, вторая сотня… По коням!
— В седло, в седло, — послышалась перекличка десятников.
— Верею захватите! — уже голосом приказал князь.
Ворота отворились, за ними незваных гостей ждала толпа горожан. Но перед решительно двинувшимся вперед волхвом люди расступились. Олег, подкравшийся к княжеской свите пешком, прибавил ходу и пристроился за его спиной. Князь и его ратники двигались следом.
Детинец тоже оказался открытым нараспашку. Боярин Руслан стоял у дальней стены — высокий, белокурый, жилистый, с узкой короткой бородкой; в синей шерстяной куртке, украшенной двумя волнистыми линиями нашитых на ткань мелких золотых лошадок, в зеленной суконной епанче без всякого подбоя. Синие свободные шаровары заправлены в невысокие, до колен, коричневые сапоги из толстой бычьей кожи. Поодаль, как бы при хозяине, но все же немного в стороне, маячили его ратники — с рогатинами, в кольчугах, но числом не более полусотни.
Суздальские дружинники спешились перед детинцем, половина осталась снаружи, другая, уже без коней, втянулась внутрь, распределившись вдоль стен и рядом с дружиной местного боярина. Следом за ними внутрь в тянулась изрядная толпа горожан, тоже прижавшихся к стенам, но уже возле ворот. Олег пристроился между местными и пришедшими воинами, вольготно остановившись почти в трехметровом интервале между ними.