— Ты, урус, как в полон попадешь, всем сказывай, что мой ты, беглый, — продолжал веселиться Ильтишу. — Я тя наказывать не стану. И кормить велю от брюха. Токмо молотом стучи. К болгарам не ходи: голодом уморят.
— Еще кто к кому в полон попадет! — начал злиться Олег. — Думаешь, мечи русские коротки стали?
— Мечи-то, может, и длинны, — несколько успокоившись, хан наколол себе еще мяса. — Да токмо где гуляют ныне? Нечисть на землю твою обозлилась, урус. Бродит по дорогам, путников-купцов гоняет, города запирает, хлеб топчет. Некому на рубежи у тебя выйти, урус! Дружинники княжеские кто от голода без хлеба опух, кто за людьми земляными по весям бегает. Один ты супротив рати общей окажешься. Болгары на Русь пойдут, половцы пойдут, вогулы пойдут, торки пойдут. Чем отбиваться станешь? Всех урусов в полон уведут до единого. Оставайся, колдун. Все едино вернешься. Так зачем завтра в петле бежать туда, где сегодня дом и седло предлагают?
— Я русский, хан, — отчаянным усилием воли разлепил глаза ведун. — И место мое — на Руси!
— Да чего на ней хорошего? — удивился вогул. — Токмо леса да болота. Ты по весне с кочевьем моим в степь пойдешь — вот где красота! Простор, ветер хмельной, тюльпаны ковром алым до горизонта… А может, тебе девки русские нравятся? Так то мы мигом! Мимир, девок суздальских али рязанских нет поблизости? Али еще каких? Найди немедля, сюда тащи!
— Слушаюсь, великий хан… — Раб, однако, не кинулся выполнять приказ, а сперва нарезал в изрядно опустевшую миску еще мяса, после чего прислонил прут с отощавшим окороком к камню и вышел из юрты.
— А и правда, урус, — тряхнул головой Ильтишу. — На что тебе она? Лес да болота и здесь имеются, девок русских пригоним. Чего не жить?
— Да ничего… — Ведун поднялся, и от резкого движения в голове сразу закружилось, коленки предательски затряслись. Олега сильно качнуло — он отступил, но равновесие удержал. — У-у-у-у. как все запущено… Я щ-щас-с… Ветра поищу, и вернусь…
И Середин, по широкой дуге огибая старательно трясущих бедрами хазарок, вышел из шатра. Холодный ночной ветер слегка охладил его, привел в чувство. Олег сходил к коновязи — но гнедой, как и прочих лошадей, там не было. Похоже, отогнали в общий табун. Ну, да кочевники со скотиной обращаться умеют.
Несмотря на несколько костров, полыхающих по краям обширного стойбища, у ханского шатра было темно, а потому ведун не рискнул нагибаться и растирать лицо снегом, как ему ни хотелось.
Поди угадай в сумерках, какой он — чистый или пополам со всем, чего у человеческого жилья в достатке? Вернулся к столу так, немытым.
Под толстой войлочной крышей продолжали танцевать невольницы, за столом о чем-то со смехом переговаривались хан и его телохранители. Или просто друзья и родовитые беи? Поди разбери — формы и погон никто еще не придумал. От пахнувшего в лицо тепла сознание тут же размякло, потянуло в сон.
— Эй, урус! — повернулся к гостю правитель. — А в Новагороде ты бывал?
— Был, естественно. — Олег плюхнулся обратно на подушки, потянулся за мясом.
— А правду сказывали, урус, что варяги ноне в Новагороде княжить сели?
— Да вы что, мужики! — засмеялся ведун. — Князь ведь завсегда самый главный. Ему никто не платит, это он всем платить должен. А когда это варяги хоть что-то без платы делали?
— Это да! — кивнул хан, веселясь вместе со всеми. — Пока серебром не тряхнешь, с кошмы не встанут. Что спрятать не успеешь, враз украдут. Воряги — воряги и есть.
— А что норманны Псков захватили — правда? — поинтересовался вогул в бежевой шелковой рубахе с доходящим до живота треугольным разрезом.
— Да не Псков, а Полоцк, и не норманны, а жмудины, и не захватили, а биты были в Полоцком княжестве, — поправил воина Олег. — Ну, кто же Псков захватить способен, право слово? Да там стены в две сосны высотой! И населения больше, нежели норманнов всех с детьми, бабами и рабами вместе взятых, да еще рати судовые с ладей торговых склады от разора защищать станут… К нему, почитай, лет двести и подходить-то никто не решался.
— Ништо, и до Пскова дойдем. — Ильтишу кинул нож на стол и зачерпнул полную горсть орешков. — Чай, не варяги, меч держать умеем.
Олег промолчал. Вечно нищие скандинавские наемники никогда не отличались честностью и чистоплотностью, характер имели вороватый, но вот чего у них не отнять — драться они умели и даже любили, числясь в княжеских дружинах на равных с русскими ратниками. Разве что с конями плохо общий язык находили. Тут степняки и вправду любому могли фору дать.
Взметнулся полог шатра, и дышащий паром Мимир, плечи которого были почему-то присыпаны снегом, втащил внутрь остроносую худосочную девицу с длинными распущенными волосами. Одета она была в еще сохранивший следы вышивки и красно-синих лент на груди, замызганный сарафан, поверх которого, на плечах, лежала такая же потасканная волчья шкура. Ноги были защищены от холода тряпочными обмотками, а поверх юбки висела и вовсе какая-то дерюга. Невольница втянула голову в плечи и как-то неестественно выдвинула ее вперед, походя на африканского грифа на ветке.
— Русская… — Раб толкнул невольницу вперед, вернулся к очагу и продолжил обжаривать над огнем мясо. Хазарки сбились с ритма, освобождая дорогу новой участнице пира, забежали к ней за спину, подальше от веселого хозяина, затанцевали снова.