Теперь пришла моя очередь удивляться. Кэндзи обрадовался, узнав, что я пожелала ему смерти? Миядзака следил за моей реакцией. Я гордо подняла голову:
— Хорошо, я расскажу. Мне кажется, притащив меня к себе, он пошел к Ятабэ-сан сообщить о новой добыче. Но тот, узнав о похищении, разозлился, стал его ругать. Сказал, что это серьезное преступление, он не желает ввязываться в это дело, и девчонку надо немедленно отпустить. Однако Кэндзи больше не слушал Ятабэ-сан.
Глаза Миядзаки так и сияли любопытством.
— Значит, Абэкава стал самостоятельным, вышел из-под контроля Ятабэ-сан?
— Да. Его отношение к Ятабэ-сан стало постепенно меняться после того, как Кэндзи запер у себя Ану. Ему стало неинтересно плясать под дудку Ятабэ-сан. Он решил, что я должна принадлежать только ему одному. Решил держать у себя, как брошенную кошку или бродячую собачонку. Он знал, что по ночам Ятабэ-сан подсматривает, поэтому заставлял меня раздеваться только днем. Кэндзи отомстил ему.
— Заставлял раздеваться? И больше ничего?
— Он онанировал, глядя на меня. И все. Конечно, ребенку и этой гадости достаточно, но больше ничего не было. Ну еще иногда руку на меня поднимал, зато по вечерам мы вместе занимались, прямо как одноклассники, разговаривали.
— Вы подружились?
Ого! Миядзака раньше уже заводил разговор на эту тему. Он смотрел на меня с раздражением, но я решила не обращать внимания.
— Ну, это уж вы лишнего хватили. Кэндзи, конечно, не дурак, но он малодушный, слабохарактерный. Я перед ним задирала нос. Будь я взрослее, может, вертела бы им как хотела.
Но до этого не дошло. Я, не отрываясь, смотрела на образовавшуюся под турником глубокую лужу, в которой отражались ветви деревьев.
— Вертела бы, говоришь? Хм-м, интересно, — проговорил Миядзака, прямо-таки просияв от счастья. — А как ты думаешь, кто оставил надпись на учебнике — «Митико Ота»? Абэкава?
— Почерк другой. Скорее всего, это филиппинка написала. — Я покачала головой. — Кэндзи умел писать. Но имя на учебнике не его почерком написано. Найдя в шкафу ранец и учебник, я жутко испугалась. Но потом как-то смогла справиться с испугом, представив, как до меня в этой комнате жила еще одна девушка. Вы правы, Миядзака-сан. Воображение рождает и страх, но его можно преодолеть.
— Почему же ты мне об этом не рассказала? Почему никому не сказала правду, что с тобой было? Должно быть, тебя унижало то, что рождалось в твоем воображении. Понимаю. Очень хорошо понимаю. Мне тоже со своей рукой от людей никуда не деться. А они что угодно могут подумать. Разве я не мог бы тебе помочь? Из-за чего у тебя такое недоверие к людям?
В голосе Миядзаки звучали сердитые нотки.
— Наверное, из-за вашего воображения, Миядзака-сан.
— Совершенно верно. — Миядзака глубоко, с сожалением, вздохнул и засмеялся. Как бы над самим собой. — Тебе, я вижу, плоды чужого воображения не требуются.
— Для меня Ятабэ-сан был как бог. Я думала: сейчас появится сосед и освободит меня. А потом узнала, что они с Кэндзи сообщники.
А потом узнала, что они с Кэндзи сообщники. Это был настоящий шок! Никому не понять, какое отчаяние я пережила. И тут, рассказывай не рассказывай, ничем уже не поможешь. А что с вашей матерью, Миядзака-сан?
— Жива-здорова. Живем вместе. Она каждый день просит у меня прощения. Вот такая жизнь.
Миядзака пожал плечами, будто речь шла о чем-то самом обыкновенном. Лицо его расплывалось в сгущавшихся сумерках, выражения было не разобрать. Вот-вот должна была вернуться с работы мать. Быстро темнело, снова стал накрапывать дождь.
— Мне надо идти.
Я подняла с земли портфель, Миядзака подошел ближе и протянул искусственную руку.
— Твою руку. Рукопожатие фантазеров.
Я удивленно посмотрела на него. Глаза Миядзаки не улыбались. Я сжала пальцами протез. Он был мокрый от дождя, тепло куда-то ушло. Больше мы с Миядзакой не встречались.
Я начала с того, что этот текст останется в моем компьютере, если даже я умру. Однако у меня никак не получается передать, как все было на самом деле. Вот и сегодня я смотрю на вырванные из тетради двадцать пять лет назад листы и перечитываю пришедшее на днях письмо Кэндзи. «Я вас тоже не прощу, наверное». Кэндзи! Я не прошу у тебя прощения. Я не могу не писать о том, чего, кроме меня, никто не видел, слово — это моя профессия. Но дело в том, что правда, которую невозможно передать словами, наносит мне удар за ударом. И этим ударам нет конца. Эмоции, криком рвущиеся наружу, мешают дышать.
Я уже рассказывала, как мне жилось с Кэндзи. Он похитил меня, десятилетнюю девчонку, бил, угрожал. Я просидела под замком в его грязной комнатенке целый год. Он был совсем разный — днем унижал меня, вечером становился добрым, хотел со мной подружиться. Все так и было, я не обманываю. Но я мало писала о том, что происходило во мне, как менялось мое настроение. Со временем между нами возникло какое-то новое чувство. Скажу прямо: я полюбила Кэндзи. Он уходил на работу — я не могла дождаться, когда он вернется. Мне было с ним хорошо. Бывало, я даже помогала ему кончить. Какая может быть любовь между десятилетней девчонкой и двадцатипятилетним парнем? Думать, что это невозможно, — большая ошибка. Кэндзи запер меня в своей комнате, и я его полюбила. Представляя, какое это будет чудо, если он полюбит меня, я жила во власти своих мечтаний. Какие удивительные, уму непостижимые перемены происходят в душе человека! Я его полюбила, и комната превратилась в королевство, только для нас двоих. Кэндзи каждый вечер, обнимая меня, шептал на ухо: