— Какое счастье, какое счастье!
Саванобори, сидевшая рядом с водителем, похоже, слышала наш разговор и повернула ко мне гладко причесанную голову. Встретившись со мной взглядом, улыбнулась и снова стала смотреть вперед, но я успела заметить, что в ее глазах слезы сочувствия. В компании прослезившихся спутников я наблюдала через окно, как машина подъезжает к нашему микрорайону. Ради меня мать продала пианино. Эта новость не вызвала у меня ничего, кроме горечи. Оставили бы меня в покое! Между тем, окружавшие меня люди менялись прямо на глазах. Пытаясь разобраться в такой серьезной личности, как я.
Впереди показалась аллея сакуры, высаженная на дамбе, что тянулась вдоль реки Т. Ранней весной деревья были усыпаны маленькими твердыми цветочками. Ветви словно облиты розово-алой глазурью. За деревьями мутная бурая река, а на том берегу город К. Я вернулась домой, хотя удовольствия от этого не чувствовала. Меня специально привезли днем, после обеда, когда в нашем районе не так людно — взрослые на работе, дети в школе.
Меня специально привезли днем, после обеда, когда в нашем районе не так людно — взрослые на работе, дети в школе. В это время балконы домов превращаются в сушилки — хозяйки проветривают матрасы и одеяла, сушат выстиранное белье.
Однако в тот день этот обыденный пейзаж украшало множество черноволосых голов, торчавших почти на каждом балконе. Услышав о моем возвращении, хозяйки разом высыпали поглазеть на меня. Но если бы только это! Перед нашим корпусом В собралась целая куча народа. Ничего себе встреча! От этого зрелища стало тоскливо-тоскливо.
— С возвращением, Кэйко!
Только я вышла из машины, как меня, громко хлопая в ладоши, окружили вожди: разные председатели — муниципального совета, районного собрания, совета учителей и родителей, — директор школы и местные ветераны. Конечно, тогда я не различала, кто из них кто, и только растерянно смотрела на всю эту компанию. Среди взрослых дядей и тетей затесалась одна девочка в красном свитере с букетом в руках. Эми Инада, которую я считала лучшей подругой в классе.
Эми, дочь техника-металлурга, жила в корпусе Е. Очень активная была девчонка — и староста класса, и в школьном комитете. И все — сама, никто ее не заставлял. Она часто приглашала меня поиграть или пойти вместе домой из школы. К однокласснице — одиночке и отличнице — она, похоже, испытывала сочувствие, смешанное с любопытством. Если у детей могут быть материнские чувства, то Эми была ими наделена в полной мере.
— С возвращением, Китамура-сан! Поправляйся скорее и приходи в школу. Будем опять вместе играть и учиться.
Эми быстро отбарабанила свое приветствие с напряженным личиком и передала мне тяжелую охапку цветов. Вульгарно яркие — розы, сладкий горошек, хризантемы, — смешивали ароматы в одуряющий коктейль. Взяв букет, я слабо пожала холодную ладонь, которую протянула мне Эми. Она запнулась, но тут же в ожидании похвалы взрослых изобразила волнение на лице. Раздались жидкие хлопки. Взрослые тоже растерялись — видно, поняли, что делают что-то не то. Тем более что мать, удивленная таким приемом, решила положить конец всей этой суете:
— Спасибо за встречу, но теперь оставьте нас в покое. Нам хочется побыть одним.
Председатель районного собрания попытался мягко оправдаться перед матерью — та уже начала выходить из себя:
— Мы хорошо понимаем ваше состояние, но разве мы все не помогали в поисках вашей дочери? Теперь она нашлась, мы успокоились и просто хотели посмотреть на Кэйко.
— Моя дочь не экспонат, чтобы ее рассматривать, — пронзительно воскликнула мать и резко махнула рукой на отца, который пытался ее утихомирить. — Ребенка только-только выписали. Правда же, сэнсэй?
Директор школы, к которому она обратилась за поддержкой, растерянно посмотрел на нашу классную. Та, обнимая Эми за плечи, с виноватым видом опустила глаза и начала извиняться, уступая маминому напору:
— Сэнсэй то же самое сказал. Мы понимаем, каково сейчас Кэйко.
— Вот-вот. Кэйко-тян устала, наверное.
— Все! На этом церемонию заканчиваем. Пусть у Кэйко-тян все будет хорошо. Не надо так волноваться, — увещевал мать председатель муниципального совета, но она и не думала его слушать. Крепко прижала меня к себе, словно хотела защитить от всех, и повернулась к встречающим спиной. Отец начал извиняться перед ними, и они тут же принялись ему сочувствовать:
— Китамура-сан! Вам тоже так досталось! Ужас! Все вас поддерживают.
Мне кажется, под ужасом они имели в виду и жену-истеричку в том числе. Церемонию встречи быстро свернули. Мы поднялись на лифте в общий коридор. Из дверей тут же стали высовываться соседи, которым не терпелось посмотреть на меня. С застывшим лицом я шла по длинному коридору, как на каторжные работы. Шедшая рядом Саванобори шепнула:
— Кэйко-тян! Надо обязательно сходить к Сасаки-сэнсэй.
Шедшая рядом Саванобори шепнула:
— Кэйко-тян! Надо обязательно сходить к Сасаки-сэнсэй.
— Я понимаю, но…
— Что?
— Не хочу к ней.
Саванобори печально посмотрела на меня:
— Но почему? Ты натерпелась гораздо больше, чем думаешь. Не думай, что сама вылечишься.
«Не думай, что сама вылечишься». Эти слова задели меня за живое. Я и не думала сама вылечиваться, просто на меня давило бремя того, что накопилось за все эти месяцы. Груз никуда не исчезнет, если его от себя отодвинуть. Стоит расслабиться — и он тебя раздавит. Что же делать? Свобода, о которой я так мечтала, видела во сне, — вещь куда более сложная. Бывают ограничения под именем свободы, а бывает свобода под именем ограничений. Этот факт вносил смятение в мою душу, как бы разрывал меня изнутри. Ведь мне было всего одиннадцать лет.