В цехе по-прежнему грохотало так, что хоть уши затыкай. Не иначе, Ятабэ-сан из-за этого шума и оглох. И со мной то же будет, если я и дальше буду чахнуть в этой комнате. А посидишь больше года без солнечного света — так и ослепнешь. Я вдруг с содроганием вспомнила, как учитель природоведения рассказывал в классе о рыбах, живущих в подземном озере. У них атрофировались глаза, и в чешуе не осталось никакого пигмента.
В школу я не хожу — так и в дуру превратиться недолго. Физкультурой не занимаюсь. Какая может быть физкультура, когда сидишь взаперти в крохотной комнатушке? Обтираюсь полотенцем — и все, ванны нет, грязная, как поросенок. Коротко, до ушей, остриженные волосы отросли до плеч, растрепались, обкусанные ногти, все пальцы в заусеницах. Зеркала в комнате Кэндзи отсутствовало, и хоть я и не могла точно знать, как выгляжу, ясно было, что живу я, как звереныш.
Конечно же, мне очень хотелось как-то выжить, снова увидеть родителей, но с другой стороны, как бы это выглядело? Что они скажут, увидев дочь в таком виде, если меня найдут и освободят? Я представила, как посмотрит на меня нетрезвый отец, как нахмурит брови мать. Так оно потом и вышло.
А Кэндзи? Сначала ему наскучил котенок, потом второклассница Миттян. Так же надоем и я — четвероклассница, и ему, вполне возможно, захочется кого-нибудь постарше. В любом случае, он меня убьет и выбросит где-нибудь.
В подсознании у меня засело, как заноза: на достигнутом Кэндзи останавливаться не собирается. Сначала — Митико Ота. Исчезла, осталась только кличка «Миттян». Я — Миттян второго поколения — тоже исчезну. Третьим поколением станет какая-нибудь шестиклассница, за ней еще старше. Так и до взрослых женщин дойдет. Я никак не могла избавиться от этой мысли. Позже, на суде, зашла речь о том, не является ли Кэндзи педофилом. Однако ни педофилом, ни дураком его не назовешь. Он вполне сообразительный тип, который знает, что ему нравится и как это заполучить.
В тот вечер Кэндзи долго не приходил. Работа в цеху давно кончилась, а его все не было. Видно, решил куда-то заглянуть после трудового дня. Такое с ним редко случалось. И тут мне пришла в голову мысль. Вдруг он убил настоящую Миттян не потому, что она ему надоела, а потому, что пыталась сбежать? Если так — значит, Кэндзи убьет меня этой ночью.
Из-за того, что я позвала на помощь Ятабэ-сан.
Меня всю трясло от ужаса. До какого состояния может дойти человек, когда его терзает страх и нет никакой возможности спастись, вырваться на волю! Он начинает желать смерти. Умереть бы поскорее. Мне было всего одиннадцать, а я мечтала о смерти. Пусть даже мучительной. Лучше умереть, чем влачить существование в одиночестве и постоянном страхе. Вот как глубоко было мое отчаяние.
Кэндзи появился только в девятом часу. Красный как рак, от него разило спиртным. Настроение по-прежнему паршивое; я не дождалась ни традиционного «мяу» вместо «здравствуй», ни подноса с ужином. Видно было, что он еще не до конца остыл после дневной вспышки. Завернувшись в одеяло, я лежала на кровати, уткнувшись в стену и обхватив руками голову, — вдруг он опять начнет драться — и молчала.
— Есть, наверное, хочешь? — Кэндзи заглянул мне в лицо. Судя по тону, то, что случилось днем, задело его за живое, хотя голос выдавал и другое: на душе у него неспокойно. — Конечно, жалко, что так вышло, но ты, Миттян, сама виновата. Не надо было так делать.
Кэндзи чем-то пошуршал и выложил на стол бумажный пакет. По комнате поплыл сладкий запах. Так могла пахнуть только булочка с дынным кремом. У меня заурчало в животе, но я не подавала вида, что умираю от голода. Поняв, что от меня ждать нечего, Кэндзи поднял валявшийся на полу дневник и стал читать. Пик волнения уже прошел, я вся как-то обмякла. Хотелось спать, глаза сами собой закрывались. Сквозь дрему мне казалось, что Кэндзи пишет что-то в тетрадке.
Среди ночи я проснулась. В комнате ярко горел свет, Кэндзи крепко спал на полу на спине, раскинув руки. Я открыла пакет с булочкой и жадно набросилась на нее. Булочка была сладкая и вкусная, хотя и жестковата — явно залежалась в магазине. Подобрав все крошки, я открыла брошенный на столе дневник.
Прости, что я сегодня так сделал. Решил, что Миттян — предательница, вот меня и переклинило. Драться плохо. Я больше не буду. Обещаю быть добрым. Буду приносить Миттян покушать, чтобы ей не хотелось убежать. Буду воровать для нее комиксы. И Миттян тоже должна быть добрая. Пожалуйста.
Теперь про вопросы, которые задала Миттян. Буду отвечать с конца. Миттян теперь живет у меня и свою семью больше не увидит. Нечего об этом думать.
Первый вопрос. Пусть у Миттян есть настоящее имя, но я всех, кто мне нравится, называю Миттян. И дальше буду.
Несколько лет назад у меня жила одна. Звали Миттян. Грустила очень, что не дома, только и делала, что слезы лила. Ничего не ела, потом заболела и умерла. Я несколько дней из-за нее плакал, спать не мог, и в цеху ходил сонный, как муха. Хозяин стал на меня орать. Любит нос задирать, черт плешивый. На жену кричит, на Ятабэ-сан кричит. Но если он меня выгонит, куда я пойду? Вот и терплю.