Сдерживая крик, я в панике зажала рот рукой. До меня дошло наконец, что эти мои отравленные сны адресованы мужскому полу. Много ночей я давала волю воображению, накладывала в уме одну картину на другую, вносила поправки, тщательно выстраивала мир своих грез, а теперь выяснилось, что конечная точка этого мира — трясина разнузданных сексуальных фантазий взрослых дядь. Это открытие потрясло меня. Чудовищные мужские желания. Должно быть, я познала их в деталях на собственном опыте. Нет, я стала жертвой желаний. В двенадцать лет я поняла, что такое секс, Кэндзи глазел на меня похабными глазами, лишил меня свободы, я узнала, что за нами подсматривал Ятабэ-сан. Но я так и не сумела понять мужскую натуру. Я еще могла как-то осознать наличие у кого-то желания похитить ребенка, десятилетнюю девочку, но такое желание, само по себе, не укладывалось в голове. Желания мужчины — Кэндзи — все во мне изменили, они меня унизили, нанесли непоправимую психологическую травму, разрушили мою семью. И тем не менее, я не в состоянии представить, что у него за душой.
Потрясение, которое я испытала, было сродни поражению. Отравленных снов больше не будет. Это понятно. Я чувствовала, что достигнут предел. А с ним — полная безнадежность и отчаяние. И что дальше делать? Выхода не было. Какое-то время я терпела, глядя в темноту и борясь с подступившими к горлу слезами, но в конце концов не выдержала и, накрывшись одеялом с головой, разрыдалась. Сопевшая рядом мать проснулась и, не зная, что делать, легонько похлопала по одеялу:
— Что случилось, Кэйко-тян?
— Ничего. — Я затрясла головой, не переставая плакать.
— Страшный сон приснился?
— Мама, мне страшно. Почему сейчас? Я боюсь.
— Надо поскорее все забыть, Кэйко-тян. Забудь.
Она крепко прижала меня к себе, как маленького ребенка, стала гладить по спине. «Забудь, забудь». Заклинания. Слова, пустые слова. Сколько ни повторяй, смысла все равно никакого. Каждому ясно, что есть вещи, которые не забываются. Однако человек способен заставить себя поверить, что можно что-то забыть, если захочешь.
— Мама, но как забыть?
— Надо, чтобы в жизнь пришло что-то новое. Тогда старое забудется.
После переезда и развода мать устроилась страховым агентом и как-то ожила. А может, так и надо, как она, может, надо писать жизнь заново? Может, так? Попробуем. Я на миг успокоилась, закрыла глаза. Все! С плодами воображения покончено, опять становлюсь невинным «дитя». Я чувствовала, что этой ночью запутанный период моего детства окончился бесповоротно. Теперь я не старуха и не ребенок, я переродилась в сексочеловека.
Сейчас мне тридцать пять, и я до сих пор девственница.
Теперь я не старуха и не ребенок, я переродилась в сексочеловека.
Сейчас мне тридцать пять, и я до сих пор девственница. Я не сторонница однополой любви, но и с мужчинами заводить романы меня не тянет. Скажу больше: у меня ни разу не возникало желания вступить в интимную связь с кем-нибудь. Я никогда не задумывалась, чем живут влюбленные. Связь с незнакомым, совершенно чужим человеком, сам по себе секс вызывают у меня брезгливость. И тем не менее, я — сексочеловек. Потому что во мне будет вечно жить вопрос: что же такое эти дикие сексуальные фантазии Кэндзи? Наверное, мне никуда не деться от этого вопроса до конца дней.
Непонятный, загадочный Кэндзи. Он создал такого персонажа, Миттян, и отношения с ней стали его жизнью. Впрочем, вполне возможно, Кэндзи жил счастливо на вершине треугольника, который составлял он сам, Ятабэ-сан и Миттян. Прикидываясь самой обыкновенной школьницей, я не переставала думать о Кэндзи.
Итак, я отправила на свалку сны, и тут же, немедленно, начались странности. Пережитое прочно запечатлелось в мозгу, меня мучили связанные с этими переживаниями ассоциации. Например, проходя мимо какой-нибудь стройки, я слышала грохот, стоявший в цеху, где работал Кэндзи. По ночам мне казалось, что рядом сопит спящий Кэндзи. А еще было в девятом классе: кончился урок физкультуры, я зашла в наш класс, и меня чуть не стошнило от запаха пота, не выветрившегося после мальчишек — они там переодевались. От Кэндзи воняло так же. Диагноз Сасаки оказался верным — я страдала от посттравматического синдрома, проявившегося не сразу, а через какое-то время. Страдала тайком, никому не говоря. Однако эти отзвуки прошлого были не так важны по сравнению с происшедшей во мне трансформацией. Повторяю еще раз: случившееся со мной сделало из самой обыкновенной девчонки сексочеловека. А из этого получилось, что через некоторое время я, нежданно-негаданно для самой себя, стала писательницей.
В начале апреля, как только начались занятия в девятом классе, матери позвонил Миядзака и стал рассказывать об итогах слушания в суде дела Кэндзи. Отец ходил на все заседания — и до развода, и после. Родителей вызывали свидетелями, меня — ни разу. Следователи приходили в больницу, задавали вопросы, но я им ничего не рассказала — мол, сначала надо поправиться. Поэтому на меня и напустили Миядзаку.
Между тем, ситуация резко изменилась. На процессе Кэндзи сознался в убийстве девятнадцатилетней филиппинки Аны Марии Лопес. Он заявил, что вечером заговорил с ней на улице (как со мной) и убил ее в своей комнате, потому что Лопес его не слушалась. Об откровениях Кэндзи много писали газеты, и на этом фоне эпизод с моим похищением уже выглядел пустяком.