— Но это… адептка, лорд.
— Двадцать приседаний, — невозмутимо ответил он.
Меня вполне устраивало! Меня это более чем устраивало, и едва
леди Митас неуверенно на меня оглянулась, я радостно закивала
головой, искренне надеясь, что эта, по сути, добрая женщина мой
порыв заметит. Заметила, покорно сказала:
— Да, директор Тьер, — и закрыла двери в кабинет, с трудом
сдерживая улыбку.
Подойдя ближе ко мне, шепотом пояснила:
— Злой с утра, намаялся бедный, это только выглядит легко, а на
деле поднять духа-хранителя ох как не просто, директор лорд Энер
за все годы только один раз и смог, и то готовился столько месяцев,
а закончилось все… да ты же помнишь, на первом курсе была.
Я кивнула, так как действительно Этого никто не мог забыть, а
леди найдя свободные уши продолжила:
— И что ты думаешь, оценили? Как бы не так! Едва бедненький
лорд Тьер пришел в кабинет, как к нему все преподаватели из
мужского общежития заявились… — леди Митас тяжело вздохнула,
и так же шепотом продолжила. — Профессор Обрук истерику
устроил, со слезами, завываниями и ультиматумом, что если
мужское общежитие тот час же не будет отремонтировано, у него,
Обрука, будет сердечный приступ.
Ну, профессор Обрук всегда отличался некоторыми
женоподобными поступками, но чтобы настолько…
неудивительно, что магистр пребывает в не лучшем расположении
духа, странно, что он вообще все здесь не разнес.
— И что директор? — шепотом спросила я, так как любопытство
жаждало узнать, что было после ультиматума Обрука.
Леди закатила глаза, потом не скрывая своего восторженного
отношения к лорду Тьеру, торопливо зашептала:
— Ой, что было-то… Директор сначала весь напрягся от ярости,
даже руки сжал, а потом успокоился, и деловым таким тоном, ну
спокооойненько, как с духом-хранителем разговаривал, поведал
Обруку какими именно ударами он может спровоцировать
остановку его сердца. И это даже не угроза была, просто лорд Тьер
он как бы размышлял… вслух.
Я хихикнула, леди тоже заулыбалась, и нам обоим было смешно и
чуть-чуть жалко лорда директора и очень жалко обитателей
мужского общежития.
— Так, все-все, — прошептала леди Митас, — у нас наказание.
Я опять же закивала, все еще улыбаясь и думая о том, что, в конце
концов, двадцать приседаний, это не посещение кабинета
директора с занесением в карту адепта, так что все очень даже
хорошо складывается. Леди секретарь думала так же, подмигнула
мне, и, сев обратно за стол, преувеличенно громко и сурово,
возвестила:
— Двадцать приседаний! Приступайте, адептка Риате!
И не успела я присесть даже первый раз, как дверь в директорский
кабинет распахнулась, и я услышала полное ярости:
— Кто?!
С трудом удержалась, чтобы не упасть, выпрямилась и уставилась
на… пол. Леди Митас почему-то тоже старалась смотреть куда
угодно, только не на Тьера, а вот сам господин директор:
— В мой кабинет! — скомандовали мне.
Угрюмо разглядывая рисунок ковра, внесла свое предложение:
— А может, я лучше двадцать раз отожмусь от пола?
В следующую секунду директор вышел. Вообще. Громко хлопнула
входная дверь, послышались его тяжелые удаляющиеся шаги. Мы
с леди Митас так и застыли, испуганно глядя друг на друга — я хоть
стояла, выпрямившись, а она в полусогнутом положении, так как
поднималась со стула.
В итоге леди секретарь села, переводя взгляд с двери на меня и
обратно.
— Да, — согласилась я, с ее молчаливым обвинением, — стоило
помолчать.
— Стоило, Дэя, стоило, — подтвердила какая-то на удивление
растерянная и в то же время задумчивая леди. — А что, говорят, вы
на рассвете вместе из города вернулись?
— Леди Митас! — возмутилась я.
— А что, говорят, вы
на рассвете вместе из города вернулись?
— Леди Митас! — возмутилась я.
Женщина ответила не менее возмущенным взглядом, затем указав
на двери, почему-то сказала:
— А гоблин правильные загадки загадывает, оказывается.
И я сорвалась:
— Да я не с ним целовалась, — почти закричала, подбежав к столу
секретаря, и уперевшись руками для пущей уверенности, — не с ним
никоим образом! Мы встретились только у стены, а там лорд
Шейдер!.
И я умолкла. Наверное, остановил меня жадный до подробностей
взгляд леди Митас, а может просто не хотелось делать случившееся
достоянием общественности.
— И? — разочарованная моим молчанием потребовала секретарь.
— Вы же знаете, все увиденное держу за зубами, — мрачно ответила
я.
Она знала. Это все знали, потому и работала я спокойно, иначе
какому преподу бы понравилось, что адептка наутро про все его
ночные злоключения рассказывать будет. Так что я выработала
непреложное правило — о том, что было за воротами академии
никому и никогда не говорить. А бывало многое, правда, раньше
все это бывало не со мной. И вот, дожилась.
Вновь послышались шаги, причем директор явно хотел, чтобы его
услышали, так как передвигаться бесшумно магистр умел. Вошел,
суровый и сдержанный, и почему-то с влажными распущенными
волосами.
— На улице дождь? — невольно спросила я.
— В мой кабинет! — приказали мне.
Пришлось идти, и на этот раз без выкрутасов.
Вошла, остановилась на ковре напротив директорского стола,
приготовилась долго и нудно просить прощения… Вспомнила, чем