Аскольд, честно говоря, даже растерялся. Он еще раз взглянул в решительные глаза девушки и вздохнул. Шарлатан она, вообразивший себе великим лекарем, или нет, но его болезнь вывела ее из апатии. Лечение… Возможно, оно поможет бедняжке окончательно победить себя. Он не все рассказал девушке, имени которой не знал. Не сразу он ушел из паладинов.
Не сразу он ушел из паладинов. Он боролся и убеждал себя, что рейды по деревням еретиков и правда необходимы. Верил до того дня, когда в одной деревне, нанося удар по сражавшемуся с ним мужчине, зарубил девушку, ровесницу этой вот лекарки, которая непонятно как сумела опередить роковой удар и заслонить собой отца… Еретики? Может быть. Но Аскольд не забыл сказки, которые в детстве рассказывала ему мама. Он мог оценить благородство и силу… и самопожертвование. Не могли погрязшие в грехе люди жертвовать собой даже ради близких. Этот случай потряс всю его веру до основания, заставив усомниться в чистоте помыслов Церкви, благословляющей такие рейды. И когда он убегал от ищеек, то поклялся себе, что посвятит жизнь искуплению совершенных убийств. Даже если ради того придется пожертвовать этой самой жизнью.
Возможно, эта девушка только воображает себя лекарем. Да, скорее всего, так оно и есть — слишком молода. Не похоже, чтобы училась в университете. Но раз его болезнь помогла вернуть ей любовь к жизни… заставила бороться… Что ж, пора исполнить давнюю клятву.
— Ты только не огорчайся, если что пойдет не так, — усмехнулся он. — Я свое отжил…
Елена кивнула.
— Не спешите хоронить себя, — буркнула она.
Потом достала несколько бутылочек с какими-то настойками. Что-то намешала и заставила все это выпить. Аскольд вдруг почувствовал себя необычайно легким, словно он парил над ложем из веток. Голова была как в тумане. Он попытался улыбнуться, но не смог даже пошевелиться. Вот, значит, какое лечение? Яд. Что ж, может, оно и правильно. Чем мучиться от болезни…
Девушка как будто перестала обращать на больного внимание. Она раскладывала перед собой какие-то иглы, ножи, трубочки. Вот она чем-то полила на грудь и старательно ее растерла. Что-то вспыхнуло над головой Аскольда и ярко осветило всю пещеру. Он хотел повернуть голову и посмотреть что это такое, но опять не получилось. Девушка довольно кивнула, достала скальпель и склонилась над ним. Что она там делала, Аскольд не видел. Подозревал, что резала тем самым скальпелем, что он успел заметить у нее в руке, но боли, как ни странно, не было. Потом что-то воткнула в разрез и принялась старательно качать небольшой насос, что-то выкачивая из разреза. Иногда она прерывалась и вытирала тыльной стороной ладони лоб, после чего следовала уже знакомая синяя вспышка, и девушка снова возвращалась к лечению. Вот она отложила насос, взяла небольшую железную лопаточку на длинной ручке, зачерпнула ею мазь из баночки и старательно стала что-то мазать. У Аскольда создалось впечатление, что мазали ему чуть ли не в легких, хотя боли он по-прежнему не чувствовал.
Вот девушка отложила инструменты, положила ему руку на грудь и прикрыла глаза. После этого от руки последовали частые вспышки синего цвета. Затем лекарка оторвала от груди больного руку, что-то изучила и повторила процедуру. И так несколько раз. Пот с нее катился градом, и вытираться девушка уже не успевала. Только сердито трясла головой. Затем взяла клубок ниток, иголку и снова склонилась над Аскольдом.
«Штопают, как старый носок…» — подумалось ему почему-то.
Тем временем девушка уже закончила «штопать» и теперь опять чем-то поливала грудь. Потом намазала густой, грязно-серой вонючей мазью, закрыла все ослепительно белой тряпкой и устало откинулась к стене.
— Все, — сообщила она. — В рубашке ты родился, господин Аскольд. Месяц я тебе очень оптимистично дала. Гной почти проник в легкие. Еще день-два — и все. Сейчас я там все почистила. Воспаление тоже сняла. А дальше — обязательная ингаляция два раза в день, настойки… впрочем, все равно тебе ничего не скажут названия.
И еще придется кое-что попить. Горько будет, предупреждаю сразу. Да, когда сможешь двигаться, ради бога, не трогай повязку на груди. Если занесешь туда грязь и умрешь от заражения крови — я тебе этого не прощу! Зря, что ли, почти три часа с тобой тут мучилась?!
Яркий свет вдруг погас. От резкого изменения освещения Аскольду показалось, что он оказался в кромешной темноте. А затем совершенно неожиданно для себя уснул.
Когда он проснулся, то обнаружил мирно сопящую рядом девушку. Свернувшуюся калачиком. Он покосился на нее, потом на себя, заботливо укрытого шерстяным плащом. Хмыкнул, сдернул плащ и укрыл ее. Та во сне улыбнулась чему-то. Аскольд изучил старательно перебинтованную грудь. Побаливает, хотя не так, как обычно. Он поморщился. Попытался встать и чуть не застонал. Обессилено откинулся на лежанке. Однако и этого тихого звука оказалось достаточно, чтобы девушка проснулась. Мигом сообразив в чем дело, она тут же принялась действовать. Снова укутала Аскольда в плащ, заставила его лечь, после чего несколько секунд водила рукой над его грудью.