— Да, пожалуй… Нет, подождите еще минутку. — Адмирал Ваккаро немного помолчал, явно колеблясь, затем произнес: — Между прочим, я спрашивал о вашей личной жизни вовсе не из праздного любопытства.
— Да, — произнес Конте таким тоном, который можно было истолковать как «я весь внимание».
— Отсюда ваш корабль отправится по меньшей мере с одним пассажиром на борту. Буквально на днях была получена заявка от Евы Монтанари, падчерицы адмирала Сантини. Недавно она закончила учебу в Университете Нуово — Палермо и теперь решила вернуться на Дамогран к матери и отчиму. Для нас это удачное стечение обстоятельств.
— Да, — повторил Конте все с той же интонацией.
— Полагаю, вам было бы полезно… гм-м… подружиться с этой девушкой.
— Полагаю, вам было бы полезно… гм-м… подружиться с этой девушкой. Вы понимаете?
— Понимаю.
— Только будьте осторожны, не увлекайтесь, — совершенно серьезно предупредил адмирал. — Она все-таки из Семьи.
2
Виктория Ковалевская, дитя звёзд
Мой сосед за карточным столом собирался меня убить. Просто так, не ради дела, а потому что я ему не нравилась. Очень сильно не нравилась — а в глазах таких людей, как Оганесян, это было достаточным поводом для убийства. Столь глубокая неприязнь ко мне выросла из первоначальной симпатии: он сразу положил на меня глаз, но я упорно игнорировала все его знаки внимания, отчего Оганесян почувствовал себя оскорбленным и решил, что я должна быть наказана.
Впрочем, он пытался убедить себя в том, что мое поведение крайне подозрительно и я явно что-то разнюхиваю, но на самом-то деле его решение избавиться от меня было продиктовано исключительно уязвленной гордостью. Однако же при всей необоснованности и надуманности своих подозрений Оганесян был совершенно прав: я действительно представляла для него серьезную опасность, и гораздо большую, чем он мог себе вообразить…
Крупье вновь сдал карты. Мне пришла пара тузов, у Оганесяна было три дамы, а у сидевшего справа от меня Геворкяна — две шестерки. Четвертый игрок, Майсурян, надеялся подобрать валет или шестерку и заиметь «стрит», но он не знал, что у него нет никаких шансов — все эти карты уже были на руках.
В первом круге никто не пасовал, но и ставок не повышал. Дождавшись своей очереди, я сбросила две карты, а взамен обзавелась третьим тузом. У Геворкяна как были, так и остались две шестерки; Майсурян по-прежнему располагал недоделанным «стритом»; зато Оганесян, вдобавок к уже имевшимся у него трем дамам, подобрал еще одну.
Будь это обычный покер, я бы немедленно сказала «пас». Обычно я играю наверняка и не блефую, если не уверена, что мой блеф пройдет; эта бесхитростная тактика обеспечивает мне, как правило, небольшой, но стабильный выигрыш. Однако в арцахской разновидности покера одним подбором дело не ограничивалось: здешние правила предусматривали еще и второй, который объявлялся, когда в игре оставалось лишь два человека. А поскольку четвертый туз по-прежнему был в колоде, то у меня имелся неплохой шанс побить карту Оганесяна. В худшем случае я теряла какие-нибудь две сотни драхм — если, конечно, Геворкян со своей парой шестерок не затеет долгий торг.
Геворкян не стал рисковать и сказал «пас» вслед за Майсуряном. Оганесян подобрал одну карту, хотя в этом не нуждался. Я взяла две — и одной из них оказался туз. Внешне я сохранила полную невозмутимость, лишь уголок моего рта чуть заметно дернулся книзу. Как я и ожидала, Оганесян принял это за свидетельство моей неудачи и после секундных колебаний поднял ставку до пятисот. Тщательно отмеренная доза его неуверенности была призвана убедить меня, что у него карта тоже не блеск.
Стараясь не переиграть, я на короткий миг замялась, после чего поставила на кон шестьсот драхм. Оганесян поднял ставку до тысячи. Я приняла ее, предлагая открыть карты. Он отверг мое предложение и подвинул к центру стола три фишки по пятьсот драхм. Я снова приняла его ставку и снова предложила открыться, но Оганесян опять отказался. Милая игра, этот арцахский покер!
Третьей возможности обойтись «малой кровью» я ему не предоставила, так как не была полностью уверена, что он отвергнет ее. Мы принялись поочередно повышать ставки. Оганесян не сомневался, что я блефую, поэтому на первых порах почти не переживал. Лишь когда общий размер кона превысил двести тысяч и ему пришлось выписывать чек для получения дополнительных фишек, он наконец занервничал и предложил открыть карты.
Я отказалась — и в первый раз, и во второй. Тогда Оганесян решил задавить меня в финансовом плане, в расчете на то, что рано или поздно я окажусь неплатежеспособной и буду вынуждена спасовать. Он не знал, что еще две недели назад я открыла в Объединенном банке Арцаха, который обслуживал все местные игровые заведения, кредит под обеспечение своей космической яхты. Оный кредит, разумеется, был ограничен оценочной стоимостью моего изрядно устаревшего «Звездного Скитальца», но это меня мало волновало: по правилам казино, размер ставки ограничен ста тысячами, и, когда торг дойдет до этой суммы, мы будем вынуждены открыть свои карты.
Как раз к этому все и шло. Оганесян не сдавался, потому что был уверен в моем блефе, а я не собиралась упускать верный выигрыш и неизменно отвергала его предложения открыться. И только выложив более полумиллиона, мой противник начал опасаться, что я не блефую, но тем не менее продолжал надеяться, что его карта сильнее. Он уже отбросил всю свою невозмутимость, его пальцы дрожали, шею заливал пот, а налитые кровью близко посаженные глаза словно пытались пробуравить меня насквозь. Теперь он горько сожалел, что блестящая идея прикончить меня не пришла ему в голову днем раньше.