Из холла донеслись громкие голоса. Спустя несколько секунд в гостиную вошли Юля с Аленой, а за ними шествовал Билл, лицо которого сияло ярче, чем шевроны на рукавах его капитанского кителя.
Радостно выкрикнув с порога «Папа!», дочка бросилась ко мне, обхватила руками мою шею и крепко поцеловала меня,
— Полегче, лапочка, — растерянно пробормотал я. — Кажется, ты промахнулась. Ведь это не меня, а Билла произвели в капитаны.
— Я его уже поздравила, — ответила Юля. — А теперь ты поздравь меня.
— Поздравляю, госпожа капитанша. — Я никак не мог взять в толк, что происходит. — Но с чем? Юля посмотрела на меня сияющими глазами:
— Я назову ее Викторией, па. А звать ее мы будем просто Тори. Ты ведь не против, дедушка?
Наконец-то я все понял. Жизнь несмотря ни на что продолжалась…»
ЭПИЛОГ
Виктория Ковалевская, дитя звезд
За минувшие пять веков Дамогран совершенно преобразился. Из захолустной, хоть и довольно цивилизованной планеты, находящейся на самом краю человеческой Ойкумены, где появление каждого межзвездного корабля становилось настоящим событием, он превратился в мощный транспортный узел, один из крупнейших экономических, научных и культурных центров галактического сообщества.
Из захолустной, хоть и довольно цивилизованной планеты, находящейся на самом краю человеческой Ойкумены, где появление каждого межзвездного корабля становилось настоящим событием, он превратился в мощный транспортный узел, один из крупнейших экономических, научных и культурных центров галактического сообщества. С началом новой волны освоения Галактики выгодное расположение Дамограна плюс разумная и взвешенная политика федерального правительства сделали его не только удобной стартовой площадкой для экспансии человечества за пределы тогдашней Ойкумены, но также позволили ему стать признанным региональным лидером, самой влиятельной и высокоразвитой планетой в окрестностях Галактического Ядра…
Мы с Тори, держась за руки, неспешно шли по набережной Оттавы, то и дело оглядываясь вокруг себя и отмечая все перемены в архитектуре Нью-Монреаля — уже не самого крупного, но по-прежнему самого значительного города Дамограна, федеральной столицы.
Стоял ясный весенний день 3140 года, и набережная была заполнена пестрой толпой снующих туда и сюда людей. Многие из них провожали нас любопытными взглядами — еще бы, ведь не каждый день им доводится встречать пару таких симпатичных близнецов. Однако никому даже в голову не приходило, что на протяжении пятисот лет эти самые близнецы были ангелами-хранителями их мира, что во многом благодаря им (то есть нам) этот мир вообще не канул в небытие, не превратился в набор нереализованных вероятностей и неосуществленных возможностей.
Они не знали об этом, а мы и не собирались их просвещать. Мы просто шли по набережной, а часы в наших головах неслышно отсчитывали последние минуты до того момента, как реальность нашего мира состыкуется с действительным настоящим остальных миров и вольется в общевселенский поток времени. В тот самый поток, который несется из настоящего в будущее, оставляя позади себя неподвластное переменам прошлое.
Теоретически прошлое нашего мира еще оставалось изменчивым, однако на практике в последние двадцать лет оно уже не поддавалось нашему вмешательству. Реальность стала настолько прочной, настолько устойчивой, что отвергала любые попытки хотя бы слегка подправить ее. А сейчас она прямо у нас на глазах «затвердевала» окончательно, и менее чем через час прошлое решительно и бесповоротно станет историей. Просто историей — без всяких «если бы» и «а может».
Мы с Тори не чувствовали какого-то особого эмоционального подъема накануне этого эпохального события. Слишком долго мы его ждали, слишком много потратили сил, чтобы теперь отдаваться беззаботной радости. Сейчас в наших чувствах преобладало другое — облегчение и спокойная удовлетворенность от того, что наши труды закончены и над нами больше не довлеет невыносимое бремя ответственности за судьбы сотен миллиардов людей. Мы были просто счастливы, что сумели довести до конца дело, за которое взялись полтысячелетия назад.
Слава богу, нам не пришлось прожить все эти пять веков сполна, иначе у нас точно не хватило бы выдержки и терпения. Только в первые десятилетия реальность требовала постоянного надзора с нашей стороны, а потом она стала нуждаться лишь в периодическом контроле, и мы с Тори все чаще позволяли себе погружаться в анабиотический сон, чтобы сократить наше долгое ожидание. Длительное пребывание в анабиозе не причиняло нам никакого вреда, наш не подверженный старению организм успешно справлялся со всеми негативными последствиями этой процедуры, и в результате за прошедшие пять столетий биологически мы прожили чуть больше полутора сотен лет.
И все-таки даже этого для нас было много, особенно после того как из жизни ушли все люди, которые знали о нашей истинной деятельности. Мы потеряли своих старых друзей и соратников, а новыми не обзавелись из страха потерять и их.
Это, впрочем, не значило, что мы жили отшельниками.
У меня было много мужчин, а у Тори — как мужчин, так и женщин, но ни с кем из них у нас не возникло ни настоящей любви, ни крепкой дружбы, ни глубокой привязанности. Мы вдвоем плыли по реке времени, опираясь лишь друг на друга, и только изредка подсаживали в свою лодку попутчиков, которые сходили уже на следующей остановке и вскоре растворялись в туманной дымке прошлого…
— Ой, Вика! — вдруг восхищенно воскликнула Тори, указывая вперед. — Ты только посмотри!