— Здравствуйте, барышня Габрова, — сказал я, когда дверь за надзирательницей закрылась. — Меня зовут Игорь Поляков, я ваш новый адвокат.
— Добрый день, — ответила Алена приятным контральто, в котором явственно проступали звонкие мальчишеские нотки.
Она подошла ко мне ближе и, убрав со своего лица длинную прядь русых волос, смерила меня оценивающим взглядом. Ее светло-зеленые глаза смотрели из-под длинных черных ресниц внимательно и чуточку настороженно.
Прежде я видел Алену только на снимках — нескольких плоских и одном трехмерном, но теперь, встретившись с ней, убедился, что ни фото, ни голограмма не смогли в полной мере передать ее хрупкое очарование гадкого утенка, постепенно превращавшегося в прекрасного лебедя. Она была ниже, чем я ожидал, и гораздо изящнее — вернее, худощавее. Глядя на нее, с трудом верилось, что широкоплечий великан Конноли — отец этой невысокой девушки со стройной, скорее даже щуплой фигуркой. Внешность Алены больше раздавала авансы на будущее (впрочем, щедрые авансы), нежели предлагала в настоящем. Ее формам еще недоставало пышности, маленькая грудь была почти незаметна, пухлые губки и чуточку курносый нос придавали лицу по-детски капризное выражение, но тем не менее сквозь весь этот налет незрелости уже угадывалась дремлющая в ней женщина, вот-вот готовая проснуться и заявить о себе в полный голос.
Осмотрев меня с головы до ног, Алена молча подошла к небольшому столу посреди комнаты, присела на стул и немного неловким движением расправила на коленях платье. Принужденность этого жеста свидетельствовала о том, что обычно она носит брюки, но для первой встречи со мной решила сделать исключение и надела платье.
Я устроился напротив нее, достал из кейса свой диктофон и положил его перед собой на стол.
— Вы будете записывать наш разговор? — спросила она.
— Нет, — ответил я. — Это так, на всякий случай. Если возникнет какая-то важная мысль, я ее надиктую, чтобы потом не забыть.
— У вас проблемы с памятью?
— Слава богу, пока нет. Но я страхуюсь на случай их возникновения. Как-никак, а мне уже сорок лет.
— Тридцать девять с половиной, — поправила меня Алена. — А точнее, тридцать девять стандартных лет, пять месяцев и двенадцать дней. Не нужно старить себя.
Я удивленно посмотрел на нее:
— Откуда вы знаете? Она пожала плечами:
— А откуда, по-вашему, получают информацию? Терминал в моей камере старенький, но работать с ним можно.
Когда дед сообщил мне, что нанял вас для моей защиты, я постаралась разузнать о вас как можно больше.
— Гм-м. Я думал, что доступ к инфосети у вас ограничен — школьные уроки, всякие развивающие игры, юношеская библиотека и тому подобное.
— Все верно. Однако в базу данных Ассоциации адвокатов меня пустили. Правда, сначала пришлось настрочить кляузу в министерство юстиции, что тюремная администрация ущемляет мои конституционные права на защиту. И хотя дело было в субботу, реакция последовала незамедлительно. — Алена озорно улыбнулась, и в уголках ее рта образовались очаровательные ямочки. — Как вы сами понимаете, через три месяца выборы в Федеральное Собрание.
Я слушал ее, смотрел на нее и просто не мог поверить, что эта девушка совершила хладнокровное и расчетливое убийство. Принято считать, что виновный в тяжком преступлении так или иначе выдает себя своим поведением, и хотя я не был приверженцем этой теории, но вместе с тем признавал, что зерно истины в ней есть — ведь любое событие в жизни человека накладывает отпечаток на его психику, что, в свою очередь, отражается на его дальнейших поступках. Однако над Аленой, казалось, не довлело ни чувство вины, ни осознание тяжести содеянного, ни банальный страх перед суровым наказанием. Единственное, что слегка настораживало меня, так это ее преувеличенная беззаботность, словно происходящее с ней ее совсем не касалось. Но, с другой стороны, ее ведь не вчера обвинили в предумышленном убийстве и постановили судить как взрослую. За четыре с лишним месяца она успела привыкнуть к своему незавидному положению и, по крайней мере внешне, смирилась с ним. Дети быстро ко всему приспосабливаются — на то они и дети.
— Понятно, — сказал я и, взглянув на часы, решил покончить с разминкой: прошло уже шесть минут из отведенного нам часа, а мы еще не приступали к делу. — Итак, барышня Габрова…
— Ну, зачем так официально, — перебила она меня. — Пожалуйста, обращайтесь ко мне просто по имени.
— Хорошо, — ответил я, не в силах сдержать улыбки: ее непосредственность меня обезоруживала. — А как вам больше нравится — Алена или Элен?
Девушка вздрогнула и быстро оглянулась по сторонам, как будто в этой маленькой пустой комнате мог кто-то прятаться. Ее испуг был чисто рефлекторной реакцией на неожиданность, вряд ли она всерьез боялась, что наш разговор подслушивают. В отличие от многих планет, где люди, возмущаясь произволом властей, тем не менее мирятся с ущемлением своих прав, на Дамогране все гарантированные Конституцией гражданские права, в том числе и право на тайну, соблюдаются неукоснительно. Я, конечно, не отрицаю, что и у нас правительство порой прибегает к незаконным средствам, но оно ни за что не станет подвергать себя риску публичного скандала, если только это не сулит ему выгоду, с лихвой покрывающую все возможные убытки. А дело Алены Габровой, при всей его значимости для отдельных причастных к нему людей, явно не тянуло на государственную важность.