— Забудьте об этом, Алена, — мягко, но убежденно заговорил я, — Не надейтесь на детектор, он вам не поможет. Почему-то многие обвиняемые возлагают большие надежды на свою возможную сопротивляемость действию производных пентотала, считая, что главное для них — не признаться в совершенном преступлении. А это в корне неверно; это ошибочная трактовка понятия презумпции невиновности. Проверка на «детекторе правды» происходит не до, а после оглашения присяжными вердикта, когда подсудимый уже признан виновным. Его вина уже установлена в предусмотренном законом порядке, и теперь тот же закон предоставляет ему шанс засвидетельствовать свою невиновность, доказать, что произошла судебная ошибка. Даже если допустить, что вы обладаете сопротивляемостью и сумеете удержаться от признания в. убийстве доктора Довганя, то этим вы еще ничего не добьетесь. Вам нужно будет убедить суд, что вы не совершали того, в чем вас обвиняют. А с этим как раз и возникнет проблема — наркотики настолько понизят ваш интеллектуальный уровень, что вы просто не сможете связно солгать, да и датчики детектора сразу изобличат малейшую вашу попытку уклониться от истины. Максимум, на что вы будете способны, это молчать и не отвечать ни на какие вопросы. Законом предусмотрена и такая ситуация; она трактуется однозначно — как отказ обвиняемого от дачи показаний. В этом случае суд должен оставить вердикт присяжных без изменений и на его основании вынести приговор.
Пока я говорил, Алена пристально смотрела на меня, все больше хмурясь, а в ее нефритовых глазах разгорались недобрые огоньки. Под конец взгляд девушки из просто недоброжелательного стал откровенно враждебным, она плотно сжала губы и подалась вперед, вцепившись руками в край стола. Зная из материалов дела о ее неуравновешенности и вспыльчивости, я решил, что сейчас последует взрыв.
Однако я ошибся. Усилием воли Алена подавила свой гнев, откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Я благоразумно не вмешивался, давая ей время успокоиться. Когда через минуту она подняла ресницы, ее взгляд уже не метал молнии, а выражал лишь усталость и грусть.
— Я вас понимаю, — произнесла она так тихо, что я с трудом расслышал ее. — Вы не можете думать иначе. Как и все остальные, вы даже мысли не допускаете, что я могу оказаться невиновной. Я думаю, первое, о чем должен спросить адвокат у своего подзащитного: «Вы делали то, в чем вас обвиняют?» Но вы не спросили. Для вас моя вина очевидна. Она очевидна для всех.
Горечь, прозвучавшая в ее словах, задела меня за живое. И неожиданно для самого себя я спросил:
— Алена, это вы убили доктора Довганя?
Она внимательно посмотрела мне в глаза. Затем сказала:
— Вопрос ваш неискренний, но все равно спасибо.
Затем сказала:
— Вопрос ваш неискренний, но все равно спасибо. Вы, конечно, не поверите, но я не убивала доктора. В последний раз я видела его за неделю до убийства, на предыдущем приеме. А в тот день я опоздала и пришла только в половине пятого. Я нигде не пряталась, а сразу вошла в приемную и застала там Светлану с ее мужем. Никакого окурка я в туалете не оставляла — во-первых, я туда не заходила, а во-вторых, я еще ни разу в жизни не курила. Не понимаю, откуда взялась на окурке моя слюна, это ставит меня в тупик. А свидетельница, которая якобы видела меня с сигаретой, обозналась. И тот продавец обознался. Я не покупала комлог и уж тем более не звонила Светлане, чтобы выманить ее из приемной. Я не в состоянии объяснить, как пистолет деда оказался на месте преступления и почему на нем были мои отпечатки пальцев. Я не брала его, не приносила с собой в больницу и не стреляла из него в доктора. Я никогда к нему не прикасалась и вообще ни разу его не видела. Разумеется, я знала, что у деда есть личное оружие и что оно лежит в его сейфе, но желания посмотреть на него у меня не возникало. Будь я парнем, я бы, наверное, проявила больше интереса, а так… — Алена вздохнула. — Да, понимаю, это звучит неубедительно, и никто в здравом уме мне не поверит. Вы тоже не верите.
Я промолчал, ибо не знал, что сказать. Обычно я за словом в карман не лезу, всегда нахожу ответ и умею, когда нужно, с самым искренним видом говорить откровенную ложь — без такого умения я бы никогда не преуспел в адвокатском ремесле. Но с Аленой мне не хотелось кривить душой, хотя сама она, безусловно, лгала. Притом лгала так убежденно, что при других обстоятельствах я поверил бы ей без оглядки. Я принял бы любую, даже самую невероятную версию, которая объясняла бы все присутствующие в деле факты, оставляя Алену в стороне. К сожалению, таковой версии не было…
— Вот то-то же, — так и не дождавшись от меня ответа, с грустью констатировала девушка. — Сами посудите: если даже вы, мой адвокат, не верите мне, то на что я могу рассчитывать в суде? Ясно — ни на что хорошее. Поэтому я хочу, чтобы все поскорее закончилось. Уже больше трех месяцев я сижу взаперти — мне надоело, поймите! Я устала от того, что все вокруг тычут в меня пальцами, считают меня убийцей. А ведь я с самого начала требовала проверить мои показания на детекторе, я обращалась в самые разные инстанции, вплоть до федерального правительства, предлагала сделать это неофициально, в частном порядке, но мне всюду отказывали.