— Вы спасли девушку, мистер Харрингтон, — произнес он мягко, но убежденно. — В этом не может быть никаких сомнений.
— Но тогда… — смешался Эндрю. — Почему она все равно мертва?
— Потому что она должна оставаться мертвой, чтобы вы могли отправиться в прошлое и спасти ее, — заявил писатель так, будто это само собой разумелось.
Эндрю растерянно заморгал, силясь понять, что тот имел в виду.
— Сами посудите: пришли бы вы ко мне, если бы Мэри была жива? Убив злодея и защитив возлюбленную, вы не оставили себе повода для возвращения в прошлое. А если бы вы не вернулись, ничего не изменилось бы. Оба эти события неразделимы, — заявил Уэллс, для пущей убедительности ткнув пальцем в заголовок заметки.
Эндрю медленно покачал головой и посмотрел на остальных, но они выглядели не менее обескураженными, чем он сам.
— Здесь нет ничего сложного, — продолжал Уэллс, посмеиваясь над замешательством присутствующих. — Попробую объяснить по-другому. Представьте, что должно было произойти после вашего ухода: другой вы пришли к Мэри Келли, но на этот раз обнаружили ее не убитой, а живой, рядом с телом человека, которого полиция поспешила объявить Джеком Потрошителем. Безымянный мститель покончил с чудовищем, до того как оно успело пополнить список своих жертв. Благодаря отважному незнакомцу Эндрю проживет счастливую жизнь вместе с любимой и по иронии судьбы никогда не узнает, что обязан своим счастьем вам, то есть самому себе. — Писатель глядел на Харрингтона с нетерпением ребенка, поджидающего, когда из семечка вырастет дерево. Но Эндрю по-прежнему взирал на него с недоумением, и Уэллс продолжал: — Ваш поступок стал своеобразной точкой бифуркации, из которой родилась новая вселенная, параллельный мир. В том мире Мэри жива и счастлива с другим Эндрю. К несчастью, вы остались в другой вселенной.
Слушая писателя, Чарльз кивал со все возрастающим убеждением. Но Эндрю требовалось время, чтобы осмыслить его слова. Опустив глаза, чтобы не видеть пытливых взглядов, он погрузился в размышления. Теперь, когда стало ясно, что в настоящем ничего не изменилось, путешествие на машине времени стало казаться ему не только бесполезным, но и нереальным. И все же оно было. Он своими глазами видел силуэт Мэри, слышал выстрел, чувствовал отдачу от пистолета, а главное, на плече его горела рана — неопровержимое доказательство, без которого визит в прошлое превращался в далекий сон. Случилось то, что случилось, и объяснения Уэллса были вполне правдоподобными. Как корни дерева оплетают камень, чтобы прорастать дальше, так его поступок создал параллельную реальность, в которой Мэри Келли осталась жива, реальность, которой не возникло бы, если бы он не отправился в прошлое. Эндрю спас любимую, но знал, что больше никогда ее не увидит и всю оставшуюся жизнь ему придется утешаться тем, что он все же исправил свою ошибку. Что ж, пусть другой я будет счастлив, подумал Харрингтон со смирением.
Эндрю спас любимую, но знал, что больше никогда ее не увидит и всю оставшуюся жизнь ему придется утешаться тем, что он все же исправил свою ошибку. Что ж, пусть другой я будет счастлив, подумал Харрингтон со смирением. Другой Эндрю, который в какой-то степени был им самим, плотью от плоти его, получил шанс воплотить его мечты. Другой Эндрю никогда не узнает тех мучительных восьми лет, он найдет в себе силы противостоять тирании отца и злословию света, он назовет Мэри своей женой, и Небеса благословят их любовь потомством.
— Я все понял, — проговорил он с легкой улыбкой.
Уэллс торжествующе вскинул руки.
— Это просто замечательно, что вы поняли! — воскликнул он, а Джейн и Чарльз наградили его очередной порцией дружеских похлопываний по плечу.
— Знаете, почему, путешествуя во времени, я старался никому не попадаться на глаза? — разглагольствовал Уэллс, ничуть не смущаясь тем, что его никто не слушает. — Потому что в один прекрасный день мне пришлось бы войти в комнату и поздороваться с самим собой; к счастью для моей шкуры, этого так и не случилось.
Дав волю чувствам и по крайней мере трижды обняв кузена, Чарльз помог ему подняться на ноги, а Джейн заботливо набросила ему на плечи пиджак.
— Возможно, скрип половиц, тревожащий нас по ночам, — не что иное, как шаги будущих нас, что входят в наши сны, но боятся всполошить, — продолжал писатель, далекий от творившейся вокруг суеты.
Лишь когда Чарльз сжал ему руку, Уэллс очнулся от поэтического транса.
— Большое вам спасибо за все, мистер Уэллс, — произнес Чарльз. — Я очень сожалею, что таким вот образом вломился к вам. Вы уж нас простите.
— Что вы, бросьте волноваться. Я об этом и думать забыл, — отмахнулся писатель, словно находиться под прицелом было для него чем-то вроде безобидной медицинской процедуры.
— А что будет с машиной? Вы ее уничтожите? — робко спросил Эндрю.
Уэллс снисходительно улыбнулся.
— Думаю, что да, — ответил он. — Полагаю, машина выполнила свою миссию.
Молодой человек кивнул, расслышав в этих осторожных словах нечто утешительное. Едва ли трагедия Эндрю Харрингтона была единственной причиной, по которой стоило изобрести машину времени, но то, что писатель разделил его горе, счел его достаточным поводом, чтобы нарушить временны е законы, порвать ткань времени, возможно, поставив вселенную под угрозу, было необычайно трогательно.