— Тогда зачем ты приехал в Фольнарк?
— Ты же просил охрану, — пожал плечами незрячий Эйнар, бывший Мифотворец Предстоятеля Махиши. — Вот я и приехал…
9
…Я учил Гро и Клейрис тонкостям своего — теперь уже нашего — ремесла, и они были понятливыми и благодарными учениками. Мы собирались в том самом зальчике, где я впервые увидел их, изгоняли оттуда всех младших жриц, возмущенных таким пренебрежением к их головокружительным достоинствам; затем рассаживались, кто где хотел, — и я рассказывал им сказки. То, чего так не хватало в этом простом и пресном мире.
Вот и все тонкости. Или почти все.
Часть из этих сказок я знал раньше, часть придумывал тут же, по ходу дела, и слепой Эйнар все чаще спускался в зал и молчал, а я все ждал — когда он заговорит… И Эйнар заговорил! — сперва косноязычно, робко, но потом все более уверенно; они, все трое, то и дело перебивали меня, и русло рождавшегося мифа разбегалось множеством притоков, а там Гро брал лей, Клейрис вставала на цыпочки, а Эйнар глухо бухал кулаком в стену, создавая ритм, основу, и я говорил, говорил, и это были лучшие минуты во всех моих жизнях…
Я видел, что уже не только Гро зачарованно глядит на Клейрис, но и девушка все чаще с интересом поглядывает на юного музыканта. Наверное, так и должно быть. У Варны-Предстоящей будут отличные Мифотворцы — мне стоило лишь подбросить им мысль, зацепку — а дальше они все делали сами. И даже я начинал иногда видеть то, чего нет на самом деле; то, что несла музыка Грольна, что рождал танец Клейрис, что вздымалось из глубин древних обрядов, и лучезарно-лукавая Сиалла-Лучница, как живая, вставала передо мной…
Пока все шло хорошо. Слишком хорошо. И я понимал, что должен… — а вот что именно я должен, я как раз и не понимал до конца.
А потом я нашел вход в нижние ярусы храма, на нижних ярусах я нашел библиотеку, а в библиотеке я нашел библиотекаря.
Вернее, сперва услышал голос.
— Здравствуйте, молодой человек, — сказал голос. — Вы что-то ищете?…
Сначала я не понял, что обращаются ко мне. Я вздрогнул, огляделся и увидел стремянку, раскрытую у дальних стеллажей. На верху ее сидел толстый человечек, а на полу рядом с лесенкой стоял столик с большой растрепанной книгой в черном переплете.
В одной руке у библиотекаря был целый ворох рукописей, а другой он пытался одновременно держаться за перекладину, и при этом не выпускать пузатый бокальчик дутого стекла.
На верху ее сидел толстый человечек, а на полу рядом с лесенкой стоял столик с большой растрепанной книгой в черном переплете.
В одной руке у библиотекаря был целый ворох рукописей, а другой он пытался одновременно держаться за перекладину, и при этом не выпускать пузатый бокальчик дутого стекла. Я принюхался и мгновенно понял причину столь бережного отношения к бокалу. Этот запах нельзя было спутать ни с каким другим.
— Здравствуйте, — ответил я, подходя к стремянке. — Вы знаете, я тоже очень люблю хиразский бальзам. И неоднократно слышал, что в компании он гораздо полезней для желудка.
Библиотекарь наконец догадался сунуть рукописи подмышку, ухватился за перекладину, высвободив руку с бокалом, пригубил напиток и посмотрел на меня с задумчивой меланхолией.
— Вы — лакомка, — сообщил он вполголоса. Потом снова пригубил бальзам, еще немного подумал и добавил: — Я тоже лакомка. Бутылка под столом, бокал — там же. Много не наливайте.
Меня несколько удивило наличие второго бокала, словно специально приготовленного, но я не стал искушать судьбу лишними размышлениями. Я послушался совета, покатал на языке божественный напиток и принялся изучать моего гостеприимного хозяина. Да, он мог позволить себе обращение «молодой человек», глядя на меня с высоты не только лестницы. Мои тридцать семь здесь иначе не смотрелись.
Лет шестьдесят — шестьдесят пять, самый расцвет бодрой, деятельной старости при спокойном образе жизни и хорошем питании. Чем-то он напоминал Трайгрина, Предстоятеля Эрлика — такой же сытенький, благостный, а взгляд настойчивый и с острым прищуром…
Как игла в вате.
Дольше молчать было неудобно.
— Вы, как я вижу, чернокнижник? — улыбнулся я, хлопнув рукой по черному переплету фолианта.
Мои слова вызвали мгновенную и бурную реакцию. Библиотекарь живо слетел с лесенки, отобрал у меня книгу и успокоился только тогда, когда засунул ее в непроходимые дебри стеллажей.
— А вы случайно не из храмовых ищеек? — поинтересовался он, хмуря светлые брови. — Или просто сперва говорите, а потом думаете? Во времена Большого Пожара, когда искоренялся Пятый Культ, такого заявления хватало, чтобы невинного человека тут же посадили на кол. Это сейчас, говорят, послабление вышло — плетей дадут и отпустят…
Я чуть не подавился бальзамом.
— Пятый Культ? — невинно переспросил я, кашляя и утирая слезы. — А нельзя ли поподробнее? Я, знаете ли, приезжий…
Он даже и не подозревал, насколько я — приезжий…
Библиотекарь мне попался знающий и разговорчивый. Похоже, он измаялся в поисках слушателя и теперь отводил наболевшую душу. Вся дальнейшая беседа выглядела одним сплошным монологом с паузами для моих наивных вопросов, а также изумленных или восторженных возгласов (с мысленными вставками).