Рядом валяется лей, и одна из его струн едва заметно вибрирует.
Человек лежит в Доме.
Некоторое время царит тишина, потом ее нарушает топот ног. Шум то приближается, то отдаляется, словно Дом пытается отвести раздражающий звук в сторону, но вскоре в конце коридора появляется другой человек.
Большой человек. Бородатый. Руки его ободраны выше локтей, одежда висит лохмотьями, и лицо чем-то похоже на фризскую маску — смесь упрямства и ожесточения, окаменевшая в напряжении.
Человек подходит к лежащему, опускается на корточки и долго смотрит на него.
Потом выпрямляется и коротко бьет ногой в дверь на уровне замочной скважины.
Раздается хруст, и дверь резко распахивается вовнутрь.
Один человек берет другого на руки и заходит в комнату. Через минуту ободранная рука осторожно прикрывает дверь, забирая по дороге одинокий лей.
Идет время.
Час? Год? Век?…
Время идет в Доме.
В коридоре появляется человек. Третий, если мерять жизнь линейкой прошлого, и первый, если смотреть с точки зрения текущего мгновения.
Человек спотыкается у двери, его ведет в сторону, и вот сейчас он всем весом навалится на дверь, которая так и не изменилась за все время, прошедшее по Дому-на-Перекрестке.
Если в это мгновение вы успеете заглянуть в глаза падающему человеку — вы не увидите там ничего из настоящего. В остановившихся глазах мечется прошлое, да и то — чужое прошлое, прошлое Дома; вы увидите там имя, чужое имя, и стол, заваленный бумагами, и руку на столе, нервно сжимающую пальцы в кулак…
Успейте, пожалуйста, успейте заглянуть ему в глаза, прежде чем он упадет! — и мгновение растянется, пропуская вас в себя.
Время стоит в Доме-на-Перекрестке.
ТАРГИЛ-ПРЕДСТОЯЩИЙ
…та разумная творческая сила, которая создавала
миф, действует в нас и сейчас, особенно у поэта и
философа, но в более скрытом виде. Пока не угасло
воображение, до тех пор есть, есть и есть логика
чудесного! Вычеркнуть ее можно только с истиной. Даже
отрекающийся от истины и топчущий истину, топчет ее во имя
истины.
Правду бьют избитыми правдами. Веру бьют привычкой.
Когда мир станет обыденным, и реальность бога уйдет из
каждого дерева и грозовой тучи, тогда умрут мифы и
придет время низких потолков, пустых сердец и
рассудительных взглядов.
Из невошедшего в канонический текст «Раги о Предстоящих». Приписывается Авэку ал-Джубб Эльри.
…Таргил сидел за столом, отстраненно глядя перед собой, и высокие залысины его лба поблескивали капельками пота. Вся приземистая, сутуловатая фигура Предстоятеля казалась единственным оплотом покоя и неизменности в постоянно меняющейся комнате — как, впрочем, менялся облик любой комнаты, любого помещения этого Дома, рожденного в кощунстве и обмане.
Словно стеклышки калейдоскопа непрерывно вертелись в Доме-на-Перекрестке, и лестницы, ковры, камины и ложа ложились все новыми и новыми сочетаниями, прихотливо перетекая из одного в другое.
Лишь та комната, где умер (умер?…) и был захоронен Авэк ал-Джубб Эльри, изменилась всего один раз — на девятый день после ухода забытого Предстоятеля, ухода, который никто так и не осмелился назвать убийством — и с тех пор выглядела одинаково. Девять шагов вдоль, семь — поперек. Окон нет. Стол с инкрустациями. Кровать. Три табурета, тумбочка, стенной шкаф…
Странный оазис стабильности в вечных метаморфозах Дома-на-Перекрестке, семя постоянства в плоде изменчивости, как сам Дом был квинтэссенцией сверх естественного в мире, который…
Все чаще и чаще изменения, происходившие в мире, ночными кошмарами вторгались в мозг Таргила, Предстоятеля Хаалана-Сокровенного, Отца Тайного знания.
Вера в Эрлика давала Трайгрину, Предстоятелю Зеницы Мрака, власть над смертью. Вера в Сиаллу-Лучницу, проходя через Варну-Предстоящую, давала последней власть над любовным исступлением. Махиша, сосредоточивая яростную веру в Громового Инара, властвовал над молниями в тучах небесных и над молниями в душах людских.
Предстоятель Таргил умел — знать. Хотя иногда предпочел бы и не знать.
Вчера в коридоре его остановила Варна.
— …привыкнуть, — сказала она, жалко кривя губы в подобии улыбки. — Никогда не смогу. Эти изменения… Вон тот лепной карниз — еще минуту назад его не было. И стены — это не те стены… Почему Он такой?
— Кто?
— Дом. Он, словно кокетка перед выездом на званый ужин, примеряет и отбрасывает платья, пробует и стирает грим и никак не может остановиться. Почему?
— Потому, — грубо буркнул Таргил — и почувствовал, что Варна-Предстоящая сейчас расплачется. Пришлось успокаивающе погладить плечо собеседницы и через силу усмехнуться.
— Он приспосабливается, Варна. Я полагаю, что в ментальном плане Дом присутствует на всех Перекрестках одновременно, а реально, физически — то здесь, то там, но всегда в одном месте, не раздваиваясь. Он нащупывает наиболее сильные потоки веры и перехватывает их поверх голов остальных — я имею в виду остальных желающих, Предстоятелей больших и малых, и совсем уж мелких, берущих числом и наглостью…
Ты ведь сыта, Варна?
Варна-Предстоящая гордо вскинула точеную головку, сверкнув россыпью огней на диадеме, и Таргил понял — Варна не уловила сути и половины сказанного, зато успела обидеться.