«Нужна. Слепой Эйнар, бывший Мифотворец Махиши».
Порыв ветра вырвал из моей руки клочок пергамента, завертел и понес прочь. Роа попытался было ухватить его клювом, промахнулся, и я успокаивающе огладил его взъерошенные перья.
Мы уезжали в Фольнарк.
СКАЗКА, УБИТАЯ НА РАССВЕТЕ
«…Мне снилось — мы умерли оба…»
Н. Гумилев
7
— Стой. Как ты оказался здесь, чужак?
Я послушно остановился и принялся рассматривать служителей храма в Фольнарке, преградивших мне путь. Выражение их лиц поражало единообразием и шло по нарастающей: хмурое, очень хмурое, совсем хмурое и настолько хмурое, что последний мог быть только предводителем. Вот ему-то я и предъявил свои верительные грамоты.
Пока он придирчиво копался в бумагах — все, как одна, поддельные, но тех, кого надо, наверняка уведомили, а остальным и такие сойдут — я изучал предхрамовый сад и даже преуспел в этом, впав в тихую, меланхоличную расслабленность.
Все вокруг — включая портал здания — выглядело старым, заброшенным и оттого донельзя милым. Налет запустения был подобен патине на древней чеканке, разросшиеся вокруг пышные кусты лоренны благоухали розовыми соцветиями; чуть поодаль, у крохотного пруда, стояла мраморная статуя богини в окружении прелестных изваяний, сочетавших в себе фривольность и смирение — я оценил изысканность поз, невольно покачав головой, и на дне каменных глаз Сиаллы полыхнули лукавые огоньки.
Предусмотрительность Лайны оказалась выше всяких похвал — провинциальный храм как нельзя лучше подходил для подготовки будущих Мифотворцев. А телосложение богатырей-служителей даже несколько озадачило меня, но я тут же сообразил, что после Празднеств Богини остаются дети — вернее, получаются дети — и самых крепких мальчиков наверняка воспитывают при храме.
— Меня зовут Ратан, — глава караула вернул мне бумаги и пожал руку, после чего я понял, что в детстве Ратан был очень крепким мальчиком. — Я предупрежден о… твоем приезде. Следуй за мной.
По-моему, вначале он хотел сказать «о Вашем приезде», но почему-то передумал. И правильно передумал. Не люблю я этого.
Меня проводили в отведенную комнату, где я оставил вещи, а после мы с Ратаном прошли в левое крыло храма, в котором располагался маленький полутемный зал.
И правильно передумал. Не люблю я этого.
Меня проводили в отведенную комнату, где я оставил вещи, а после мы с Ратаном прошли в левое крыло храма, в котором располагался маленький полутемный зал. Миловидные жрицы в прозрачных одеяниях расступились перед нами, одарив меня многозначительными улыбками, а я глядел на всю эту шуршащую дозволенность, вспоминал характер Лайны, уныло вздыхал и понимал, что от более близкого знакомства с местными обитательницами, к сожалению, придется воздержаться. Слово «воздержание» только усилило расстройство чувств, и я принялся смотреть в пол.
И оттого не сразу приметил худенького подростка, носатого, костлявого и белобрысого — он сидел на помосте и настраивал пятиструнный лей, а перед ним, в ожидании прерванного движения, застыла обнаженная девушка; и я вздрогнул, сообразив, что это — они…
Ратан хотел было окликнуть их — будущих Мифотворцев — но я жестом остановил его и тихо встал за колонной, пристально вглядываясь в людей на помосте. В последнее время мне все чаще удавалось проникать в сущность собеседника, обходясь без слов… Я ведь еще не знал тогда, что передо мной — Грольн Льняной Голос, мой неизменный и бескорыстный спутник, с которым мне придется пройти насквозь не одну вечность; я не знал этого, да и он еще не знал сам, кто он такой — он просто хотел стать кем-то… он еще только настраивал свой лей.
Но даже в тот, первый раз, я сразу почувствовал, что нам легче будет без слов, потому что между нами было нечто, что стоит возле слов, и никогда не теряется бесследно, и не обманывает нас…
ВОЗЛЕСЛОВИЕ. ГРОЛЬН ЛЬНЯНОЙ ГОЛОС
…Я доверился своим пальцам, и они сами перебирали струны, находя новые, единственно верные созвучия, и мелодия поплыла в бесконечность… окружающий сумрак словно отступал, теснимый напором звуков, и языки пламени послушно разгорались, вспыхивая и извиваясь в такт мелодии, а я все не мог оторвать взгляда от Клейрис…
Она парила на зыбкой грани света и тьмы, она была неотъемлемой частью той музыки, которая помимо моей воли разливалась сейчас по храму, и не было больше пыльных дорог, промозглых дождей и хохота пьяной толпы, а было лишь то, что рождалось сейчас, и только сейчас.
Сейчас — и нечто большее, чем просто звучащий лей, танец Клейрис и блики огня на стенах. Между нами рождалась легенда, волшебная сказка, миф — и я, я творил его!… Вернее, мы с Клейрис.
Она плыла по залу, купаясь в волнах звуков и отсветах пламени, ее тело вспыхивало, подобно огню, или невидимой тенью скользило во мраке; она вся была пронизана сиянием и музыкой, и ее обнаженное тело звало, притягивало, завораживало — это была не та стыдная нагота, которая одновременно соблазняет и отталкивает; нет, здесь танцевала нагая богиня, сама Великая Сиалла, и я уже видел осыпающиеся на нее утренние цветы в рассветной росе, видел лук, стрелы которого даруют величайшее наслаждение и величайшую муку на этом свете…