Но все по порядку, или хотя бы относительно по порядку. А порядок был такой: редкие леса с колючими вечнозелеными деревьями, такие же редкие хутора с хмурым и неразговорчивым населением и изматывающие попытки разговорить хуторян и выжать из них хоть слово, способное навести на след Лайны. Дважды Таргил натыкался на Перекрестки, но один из них не подходил Лайне, а другой находился в труднодоступном месте, и люди там давно не жили. И в конце недели, когда я уже готов был убить Махишу по возвращении, нам встретилась та крестьянка.
Роа уже приучился во время таких разговоров сидеть где-нибудь на ветке и помалкивать, не привлекая к себе лишнего внимания. Алиец лениво клевал крупную шишку, сбивая чешуйки на плечи и платок полной круглолицей женщины лет сорока — сорока пяти, с объемистыми корзинами в обеих пухлых руках.
— Вы не из столицы, господа мои? — поинтересовалась почтенная толстушка после того, как мы купили у нее абсолютно ненужную нам рыбу и круг пористого козьего сыра.
— Из столицы, — подтвердил Таргил, я же только кивнул.
— И часто у вас в столице казни публичные вершат? — с милой улыбкой осведомилась крестьянка. — Соседи говорили, что в неделю до пяти, а то и шесть раз случается, — да врут небось, шиши языкатые…
Слюна в моем рту стала вязкой и горькой, и по спине пробежал зябкий ночной холодок, хотя было еще не поздно.
— Бывает, — неопределенно пошевелил пальцами Таргил, словно затягивая петлю на невидимой шее, и сам Предстоящий вдруг стал подозрительно похож на заплечных дел мастера, ушедшего на покой в связи с возрастом.
— Бывает, — неопределенно пошевелил пальцами Таргил, словно затягивая петлю на невидимой шее, и сам Предстоящий вдруг стал подозрительно похож на заплечных дел мастера, ушедшего на покой в связи с возрастом. — Всяко случается, хозяйка… А тебе-то что с того, в глухомани вашей? — или курицу свою четвертовать собралась?
Похоже, что «глухомань» обидела нашу собеседницу.
— Да уж тоже не дегтем мазаны! Хриринга — место известное, отсюда куда хошь — рукой доплюнуть, хоть до столицы, хоть куда… А спрашиваю по делу, не просто так говорилом болтаю…
— Это что ж за дело такое? — я постарался состроить самую любезную физиономию, на какую был способен, и, кажется, мне это удалось.
— На Черчековом хуторе ведьму жгут, — доверительно сообщила крестьянка, сцепив руки под необъятной грудью и придвигаясь поближе. — Думали, всех повывели, ан нет, объявилась одна… У старого Черчека коровы уксусом доятся, младшенький его женился осенью, а детей до сих пор нету… град, опять же, зачастил… А тут и шепнули знающие люди, что на Кроапской пустоши черная одна жить стала, и ворожит по ночам. Вот парни Чековы ее и вынули, порчу тощую, и теперь жгут под закат, возле елок, да не знают, как оно положено, по правилам-то, чтоб заклятья на себя не накликать. Хотела я остаться, посмотреть, только поздно уже, мужик мой драться станет, а мужик у меня жилистый — все знают…
— Черчек далеко живет? — тихо спросил Таргил, и было в голосе его что-то такое… этакое. — Хутор где лежит?
…Роа сорвался с ветки и метнулся вслед двум всадникам, горячившим лошадей так, словно за ними гнались все демоны этого проклятого леса, и предзакатное солнце забрызгало беркута кровью.
— Рыбку-то, рыбку, — заблажила вдогонку испуганная крестьянка, — рыбку забыли! И сырок тоже… ой, горе-то какое, а я ж деньги брала, дура старая, стыдобища одна… Видать, не так Черчеки ведьму палить собрались, не по правилам! — вот городские и спешат предупредить… заботливые люди, сразу видно, душевные, легкие на подмогу… рыбку бы им, да забыли, ай, жалость…
31
…Закатное солнце, вскипая и пузырясь, лениво растекалось по острым верхушкам колючих елей — я наконец узнал от Таргила, как называются эти растрепанные деревья — и бор стоял единым монолитом, резной пластиной черного металла, опущенной в расплавленную лаву драгоценных камней.
И это было красиво.
…Ближе к западному краю опушки, отсчитав три-четыре крохотных бугра с редким кустарником, расположился хутор — никаких деталей, снова сплошной контур островерхих черепичных крыш, по которым бродили загулявшие одинокие искорки; словно огромный ребенок вырезал их из двух листов бумаги — бор и хутор — и расставил под углом друг к другу для неведомой и таинственной игры.
И это тоже было красиво.
…Между двумя плоскостями декораций (все выглядело до того ненастоящим и ирреальным, что я не мог воспринимать происходящее иначе) растревоженным осиным роем гудело многоголовое и раздраженное существо — толпа, сбившееся в кучу население Черчекова хутора, человек сорок, и пред ними торчал вкопанный в землю столб, заваленный вязанками хвороста.
К столбу была привязана маленькая хрупкая фигурка, плохо различимая на таком расстоянии, и это тоже было красиво.
…А за спинами хуторян, в двух минутах галопа от страшного столба, на вершине пологого холма стояли два всадника, одним из которых был я, — и это, несомненно, было очень красиво, только плевать я на это хотел.
Руки мои тряслись, мелкая противная дрожь вцепилась в тело, и липкий озноб бродил внизу живота.
Там, у столба, еле видимая из-за вязанок, замерла Лайна, Лайна — Предстоящая Ахайри, насмешливый хрусталь моих ночей, и я, как испуганный ребенок, повернулся к Таргилу.