Найти Шелдона в этот час, ближе к вечеру, не составляло труда. Генри просто шел на звук саксофона, на знакомую мелодию — одну из тех, что Шелдон играл в клубе с Оскаром. Называлась она «Блюз писчей бумаги» — весьма кстати, ведь Генри до сих пор не купил бумагу и конверты для Кейко.
На ступеньках крыльца, где играл Шелдон, и раскрытом футляре от саксофона поблескивала горка мелочи. А рядом, на деревянной подставке, стояла виниловая пластинка. Точно такая же подставка была у них на кухне — мама водрузила на нее всю их немногочисленную посуду из тонкого фарфора.
На табличке было написано от руки: «Мелодии с новой пластинки Оскара Холдена».
Публика, на взгляд Генри, была обычная, но, к его приятному изумлению, хлопала с гораздо большим воодушевлением. А Шелдон играл от всей души. Слушатели зааплодировали еще громче, когда он закончил нежной, щемящей нотой, потонувшей в перезвоне крупных и мелких монет. Такой кучи денег — по крайней мере, мелочью — Генри в жизни не видел.
Шелдон слегка приподнял шляпу, прощаясь с рассеивающейся толпой слушателей.
— Генри, и где же ты пропадал, мой юный друг? Я тебя не видел уже недели две-три.
Так оно и было. За работой в лагере и заботами, как бы не узнали родители, Генри не виделся с Шелдоном с самого дня высылки японцев.
— Я теперь работаю по выходным, в лагере «Гармония» — там, где…
— Знаю, знаю где, это место не сходит со страниц газет. Но как же… как тебя взяли… на эту… работу? Может, расскажешь?
История была длинная, и Генри сам не знал, чем она закончится.
— Потом, ладно? Дел по горло, ничего не успеваю. А еще у меня просьба.
Шелдон обмахивался шляпой.
— Деньги? Бери сколько нужно. — Он указал на футляр, где блестели монеты.
Генри прикинул, сколько там всего. — одних только полудолларовых монет долларов на двадцать. Но Генри нужны были не деньги.
— Мне нужна твоя пластинка.
Воцарилось молчание. Издалека долетали звуки ударных — где-то в клубе шла репетиция.
— Ну и дела… «Мне нужна твоя пластинка»… Ты имеешь в виду мою пластинку? Ту единственную, на которой я играю? Так она последняя оставалась в музыкальном магазине — еще на прошлой неделе все разошлись.
Кусая губы, Генри смотрел на друга.
— Так я не ослышался? — переспросил Шелдон будто в шутку, но Генри не был уверен, шутит ли он.
— Для Кейко. У нее день рождения…
— О-ох. — Вид у Шелдона был, будто его ударили: глаза закрыты, губы искривлены болью. — Я ранен. В самое сердце. — Шелдон ткнул себя в грудь и улыбнулся, сверкнув зубами.
— Значит, можно? Я достану тебе другую. Мы с Кейко купили одну на двоих, но ей не разрешили взять ее в лагерь, она где-то хранится, но мне туда не пробраться.
Шелдон нахлобучил шляпу, поправил трость саксофона.
— Забирай. Отдаю во имя благой цели.
Генри не ответил шуткой, только покраснел и пробормотал смущенно:
— Спасибо. Я в долгу не останусь.
— Давай, заведи ее в этом самом лагере. Неплохая мысль! Никогда еще я не играл в белом заведении, пусть даже для кучки пленных, мной плененных, японцев!
Генри улыбнулся Шелдону, явно ждавшему, что каламбур оценят. Сунул пластинку под куртку и помчался прочь, крикнув на ходу: «Спасибо, сэр, удачного дня!» А Шелдон, улыбнувшись и покачав головой, вновь достал саксофон и стал готовиться к следующему концерту.
На другой день по дороге из школы Генри заглянул в «Вулворт». В отделе мелочей народу было как никогда. Генри насчитал двенадцать палаток, где продавали облигации военного займа. У «Элкс Лодж» своя палатка, у «Венчер Клаб» тоже, и возле каждой — гигантский бумажный термометр, показывавший, кто сколько продал, — соревновались, кто больше. Рядом с одной палаткой даже стояла картонная фигура Бинга Кросби в полный рост, в военной форме. «Покупайте акции военного займа в каждую получку!» — выкрикивал служитель, раздававший пирожки и кофе.
Генри протискивался мимо ярко-красных виниловых стендов, мимо вертящихся табуретов у прилавка «Соки-воды», в глубь магазина, где продавалось то, о чем просила Кейко.
Там он выбрал бумагу для писем, краски, кисти, ткань и альбом, чьи белые страницы выглядели так маняще — незапечатленное будущее. Отдал деньги молодой продавщице — та улыбнулась, увидев его значок, — и бегом пустился домой, опоздав самое большее минут на десять. Сущий пустяк, мама даже не успела заволноваться. Спрятав подарки и пластинку в старое корыто под лестницей за домом, Генри влетел в подъезд, перепрыгивая через две ступеньки, — ноги сами несли его.
Дела идут на лад. Во-первых, прошел слух, что Чезу с дружками предъявлено обвинение в мародерстве в Нихонмати. Ждет ли их наказание, неизвестно. Местные японцы, хоть они и граждане США, теперь считаются пособниками врага, так не все ли равно, что станет с их домами? Зато отец Чеза наверняка скоро узнает, что у любимого сыночка каменное сердце, а это само по себе наказание, — рассуждал Генри скорее с облегчением, чем с радостью.
Во-вторых, Шелдон: наконец он вкушает плоды своих музыкальных трудов! Он всегда собирал толпу, но теперь толпа платит звонкой монетой.
И наконец, Кейко вместе с другими подарками получит на день рождения новую пластинку Оскара Холдена. Мелодия у них одна на двоих, пусть их и разделяет колючая проволока, а с вышки за ними присматривает пулемет.