Саманта пальцем помешала кубики льда в стакане.
— Еще Марти сказал, вы любите джаз.
Генри встрепенулся. Вот это уже настоящий разговор!
— И не всякий джаз. Основоположников западной школы джаза и свинга — Флойда Стэндифера, Бадди Кэтлетта, — и еще вы большой поклонник Дэйва Холдена, не говоря уж о его отце, Оскаре Холдене.
Генри срезал сухую ветку, кинул в белое ведро.
— Хорошая девочка, — одними губами шепнул он, глядя на Марти. — Повезло тебе.
— Спасибо, пап, ты просто источник сюрпризов сегодня!
Генри как мог постарался выразить чувства, не прибегая к словам, — улыбкой, взглядом. Он не сомневался, что Марти понятна каждая фраза этого безмолвного разговора. Всю жизнь общаясь кивками, движениями бровей и полуулыбками, оба в совершенстве овладели языком знаков. Они с улыбкой слушали, как Саманта демонстрирует свои познания в предвоенной музыкальной истории Сиэтла. Генри слушал и размышлял, как на будущей неделе снова пойдет в отель «Панама», как снова будет обшаривать подвал — все эти ящики, чемоданы, коробки, саквояжи. Насколько было бы легче, будь у него помощники.
И все же сравнение с отцом его задело. Получается, на взгляд Марти, яблоко от яблони… Точнее, не яблоко, а слива. А что, если попросить Марти помочь ему в подвале? Ведь станет легче во всем — и на душе тоже.
Генри снял садовые перчатки, аккуратно положил на крыльцо.
— У отца было любимое дерево умэ, но этот саженец не от него, а от дерева из парка «Кобэ».
— Того, что в старом японском квартале? — удивился Марти.
В ночь, когда родился Марти, Генри сделал надрез на тонкой веточке сливы — одной из многих, что росли в парке, — положил в надрез зубочистку и обернул веточку лоскутком ткани. Спустя несколько недель вернулся и срезал ветку, пустившую корни. Деревце он посадил на заднем дворе и заботливо за ним ухаживал.
Одно время Генри подумывал посадить вишню. Но слишком красивы ее цветы, слишком мучительны воспоминания. Но Этель уже нет. Как нет и его отца. Даже японского квартала уже нет. Лишь длинные, тягучие дни да слива на задах дома. Отросток китайского дерева из японского парка, срезанный в ночь, когда родился его сын.
За годы болезни Этель слива одичала. Генри не успевал подрезать ветви, слива разрослась, заполонив крохотный дворик. Но после смерти Этель Генри снова начал ухаживать за деревом, и оно стало плодоносить.
— Что вы делаете на будущей неделе, в четверг? — спросил Генри.
Марти и Саманта переглянулись, пожали плечами. Марти недоуменно наморщил лоб.
— Пока не знаем, — сказала Саманта.
— Давайте встретимся в кафе отеля «Панама».
20
Дома 1942
Генри ворвался в дверь на пятнадцать минут раньше обычного. Ну и пускай, главное, родители ничего не заподозрили.
Нужно с кем-то поговорить. Рассказать родителям, что случилось. Они наверняка подскажут, как быть. Разве нет? Надо что-то предпринять. Но что? Что он может сделать? Ему всего двенадцать.
— Мама, я тебе кое-что скажу! — крикнул он, задыхаясь.
— Генри, вот хорошо, что ты пришел пораньше! У нас гости! — крикнула мама из кухни по-кантонски.
Она вышла и, на ломаном английском велев молчать, повела Генри в скромную гостиную: «Пойдем, пойдем!»
Генри пришла на ум дикая фантазия: Кейко сбежала, она здесь, цела и невредима: вся ее семья сбежала: ворвались агенты ФБР, а дом пустой — окно настежь, занавески колышутся на ветру. Генри ни разу не видел ее родителей, но живо представил, как они бегут по переулку, а агенты застыли в недоумении.
Генри зашел в комнату — и сердце упало, будто стукнулось об пол, закатилось под диван, далеко-далеко.
— А вот и Генри. Мы тебя ждем не дождемся. — Пожилой белый мужчина, в дорогом светло-коричневом костюме, сидел напротив отца Генри. Рядом сидел Чез.
— Садися, садися, — сказал отец Генри на своем английском.
— Генри, я Чарльз Престон, застройщик. Моего сына ты знаешь — дома мы его зовем Чез. Можешь называть его как тебе нравится.
У Генри в запасе имелось несколько прозвищ, одно другого обидней. Даже на двух языках. Он махнул Чезу, тот ответил обаятельной улыбкой. Генри впервые заметил, что у него ямочки на щеках.
Что за дела творятся, да не где-нибудь, а у него дома?
— Что…
«Что ты здесь делаешь?» — хотел сказать Генри, но слова застряли в горле: он вспомнил, что отец на днях примерял костюм для переговоров.
— Мы с твоим отцом хотели обсудить одно дело, и он намекнул, что из тебя выйдет отличный переводчик. Он сказал, ты учишь английский в Рейнир.
— Привет, Генри. — Чез подмигнул ему. — Генри один из лучших в классе. Что угодно переведет. Хоть с японского. — Последние слова упали холодными камешками, Чез снова улыбнулся. Видно было, что ему все это тоже в тягость, но он не прочь поиграть с Генри в кошки-мышки, смирно сидя рядышком с мистером Престоном-старшим.
— Генри, мистер Престон владеет несколькими жилыми домами неподалеку от нас. Он хотел бы застроить участок на Мэйнард-авеню, в японском квартале, — объяснил отец Генри по-кантонски. — Поскольку я состою в Верховном Совете «Чун Ва», ему нужна моя поддержка и поддержка всей китайской общины Международного района. Иначе ему не получить разрешение городского совета.