И Генри сошел с автобуса не доезжая три остановки до дома и двинулся к отелю «Панама», что в детстве был для него перекрестком миров, а ныне стал перекрестком времен. Много лет он обходил отель стороной, теперь же его неудержимо влекло сюда.
Внутри сновали перепачканные рабочие в касках — меняли потолочную плитку, всю в потеках воды, шлифовали полы, обрабатывали стены в вестибюле пескоструйным аппаратом. Заткнув уши, чтобы не оглохнуть от рева компрессора, Генри смотрел, как пыль и песок оседают на лестнице.
Не считая бездомных да гнездившихся в верхнем этаже голубей, с 1949 года в отеле никто не жил. Даже в годы детства Генри постояльцы были редки. Особенно во время и сразу после войны, примерно с 1942 года до победы над Японией. С тех пор отель пустовал.
— Мистер Пэттисон здесь? — крикнул Генри стоявшему рядом рабочему сквозь визг электропил и рев пескоструйки.
Рабочий встрепенулся, вынул из уха затычку:
— Кто?
— Я ищу Палмера Пэттисона.
Рабочий указал на бывший гардероб, на время ремонта превращенный в директорский кабинет. Судя по обилию планов и чертежей на доске у входа, отель был на пути к возрождению.
Генри снял шляпу, заглянул в дверь:
— Здравствуйте, я ищу мистера Пэттисона.
— Я миссис Пэттисон — Пальмира Пэттисон, хозяйка отеля. Вы, наверное, меня ищете? С кем я разговариваю?
Генри смущенно представился, от волнения глотая слова. Стоило попасть в старый отель, сердце заколотилось от страха и восторга. Запретное место, по понятиям отца; место таинственное и прекрасное. Прекрасное и сейчас, даже несмотря на многолетнее запустение и сырость.
— Меня интересуют находки из подвала — личные вещи.
— В самом деле? Находки поистине удивительные. Я купила это здание пять лет назад, но только на днях удалось раздобыть деньги и разрешение на ремонт.
Мы собирались сносить часть стен внутри, и я спустилась в подвал осмотреть печь, а там… Чемоданы, дорожные кофры, местами до потолка. Вы хотите что-то купить?
— Нет, я…
— Вы из музея?
— Нет…
— Чем же вам помочь, мистер Ли?
Генри в легком замешательстве потер лоб. Он не привык иметь дело с бойкими предпринимателями.
— Даже не знаю, как объяснить… Я кое-что ищу, точно не знаю, но если найду, сразу пойму.
Миссис Пэттисон захлопнула гроссбух, лежавший перед ней на столе. Генри увидел по ее глазам, что она все поняла.
— Так вы родственник?
Странное дело: спустя сорок с лишним лет его по-прежнему принимали иногда за японца. Он вспомнил, как отец заставлял его носить значок изо дня в день — весь учебный год и даже на каникулах. Вспомнил, как родители учили его быть самым что ни на есть китайцем, внушали, что на этом зиждется благополучие семьи. Вспомнил, как обижался, когда в школе его дразнили япошкой. Но жизнь нередко играет с нами шутки.
— Да. — кивнул Генри. — японец. Разве не видно? И очень бы хотелось, если можно, взглянуть.
Будет японцем, лишь бы попасть в подвал. Да хоть эскимосом, хоть марсианином с зеленой кровью.
— Вот здесь напишите фамилию ваших родных. — Миссис Пэттисон протянула Генри блокнот. — И спускайтесь, ищите, только, прошу, ничего не уносите, пока нельзя — мы не теряем надежды, что объявятся наследники людей, оставивших здесь вещи.
Генри изумленно смотрел на листок: лишь три фамилии. — Весть о находке облетела всю округу, но забирать вещи никто не торопился.
— Никто не пришел за вещами?
— Немало воды с той поры утекло. За сорок с лишним лет многое может случиться. Жизнь идет… — Миссис Пэттисон тщательно подбирала слова. Благоговейный тон не вязался с образом жесткой деловой женщины. — Люди уходят из жизни. Многих владельцев, вероятно, уже нет на свете.
— А их родные? Кто-нибудь да слышал, могли бы позвонить.
— Я и сама вначале так думала, но, видимо, не хотят ворошить прошлое. Может быть, это и правильно — жить настоящим.
Генри кивнул. Положа руку на сердце, он и сам так жил. Он по себе знал, что значит расстаться с прошлым. Жить дальше, стремиться в будущее, а что было, то было.
Но его милой Этель больше нет, а с ее смертью кончилась и его ответственность перед ней.
Генри поблагодарил миссис Пэттисон и написал в блокноте одно-единственное слово: Окабэ.
14
Подвал 1986
Штукатурка на стенах вдоль лестницы, ведущей вниз, почти вся осыпалась. Генри толкнул тяжелую деревянную дверь, натужно заскрипели петли. Большой подвал под старым отелем освещал лишь ряд дешевых ламп, подвешенных к потолку, словно рождественская гирлянда; от лампочек длинным хвостом тянулся оранжевый провод.
В спертом воздухе было трудно дышать. Подвал был забит до отказа. Уму непостижимо, сколько здесь вещей. Узенький проход вел сквозь дебри коробок, чемоданов, кофров, желтых и синих, больших и маленьких, громоздившихся до самого потолка. Все покрыто толстым слоем пыли. Четыре десятка лет к вещам никто не прикасался.
Помещение походило на лавку старьевщика. Ржавый и погнутый велосипед «Люксус», детская мечта Генри. Большие жестяные ведра, из которых торчат рулоны репродукций картин. Бланк заказа выглядывает из коробки рядом со связкой журналов «Физкультура». В деревянной миске для риса — шахматная коробка, украшенная тонкой резьбой.