— Ты почему это так разговорился? — спросил я Барса, откинув голову и глядя в его прозрачные глаза с овальными черными зрачками. — Поверил в мое всемогущество после сеанса внушения? Так вот, ошибся ты, брат: я не всемогущ. И никак не пойму, чего ты от меня хочешь.
Барс продолжал вести себя необычно. Пока я говорил, он смотрел мне то в глаза, то на губы, и я видел, что он сам шевелит губами, будто стараясь выговорить какое-то слово.
— Погоди, милок, — сказал я. — Давай подумаем вместе. Допустим, я тебе внушу, чтобы ты заговорил. Но какой бы у нас с тобой ни был прочный контакт, ты же не можешь сделать того, что тебе природой не дано. Человеку можно, например, внушить, что он летает, но нельзя внушить, чтобы он и вправду полетел… И если у тебя глотка сконструирована природой так, а не иначе, что я тут могу поделать? Понял, брат?
Барс протяжно простонал почти человеческим голосом. Мне стало как-то не по себе. Ну, войдите в мое положение: совсем недавно, часа три-четыре назад, я мирно лежал на тахте, и кот так же мирно лежал рядом, и оба мы были вполне довольны друг другом, и все было нормально. А тут начинаются ни с того ни с сего какие-то чудеса: я становлюсь гипнотизером, кот выполняет приказы, а теперь сам от меня чего-то требует и пробует разговаривать… Черт те что, словом… И почему вот так, вдруг?
Но хоть у меня и образовалась этакая неприятная пустота под ложечкой, я не намерен был отступать. Да, впрочем, куда и как отступать-то? Сделать вид, что ничего не случилось, и попросту не обращать внимания на странное поведение Барса? Я бы этого все равно не смог. Но что же было делать? Я старался припомнить, что мне еще известно о гипнозе. Можно внушением вызвать мнимый ожог, даже волдырь. Можно в состоянии транса добиться такого сильного и стойкого напряжения, что все тело одеревенеет, и тогда можно положить загипнотизированного головой на один стул, а ногами на другой, и тело будет лежать прямо, как доска, ничуть не провисая, хоть садись на него. Н-да, все это любопытно, но мне сейчас ни к чему. Не хочу я ни обжигать Барса, ни превращать его в доску. А говорить… Ну, а что, если попробовать? Да нет, это же сумасшествие!.. А если все же?.. »
Скажи: мама!» — мысленно потребовал я и постарался представить себе, что кот говорит «мама».
Барс беспокойно задвигался, несколько раз открыл пасть, судорожно глотнул и вдруг странным, напряженным, гортанным голосом довольно отчетливо проговорил:
— Мам-ма!
Я вскочил. Мне стало страшно. За окном мокро шелестели и хлюпали автомобили, скрежетал по рельсам трамвай, за стеной сосед ловил по радио какую-то станцию, пробиваясь сквозь вой и грохот разрядов, и все было так обычно, а тут передо мной сидел мой кот, который никогда в жизни не разговаривал и вдруг сказал «мама».
— Барс, ты это всерьез? — глупо спросил я.
Барс подмигнул мне. Ему явно не терпелось продолжить начатый разговор. Я ущипнул себя за руку и охнул от боли: нет, конечно, мне это не снилось.
— Ладно, — сказал я, покоряясь судьбе. — Может, ты даже понимаешь, что означает слово «мама»?
Барс опять подмигнул и слабо мяукнул. Я готов был поверить уже во что угодно.
— А что ты еще умеешь? — жалобно спросил я. — Уж выкладывай сразу, не стесняйся, чего там. Может, ты летаешь, или ездишь на велосипеде, или носки штопаешь? Сознавайся!
Барс напрягся и опять выговорил:
— Мам-ма!
Я с ужасом посмотрел на него и кинулся к телефону.
Я готов был поверить уже во что угодно.
— А что ты еще умеешь? — жалобно спросил я. — Уж выкладывай сразу, не стесняйся, чего там. Может, ты летаешь, или ездишь на велосипеде, или носки штопаешь? Сознавайся!
Барс напрягся и опять выговорил:
— Мам-ма!
Я с ужасом посмотрел на него и кинулся к телефону.
— Володя, прошу тебя, приезжай! — плачущим голосом сказал я в трубку. Нет, ничего я не могу объяснить по телефону. Хватай такси, скорее, пожалуйста, скорее! Если хочешь застать меня в живых!
О Володе я уже говорил. А почему я именно ему позвонил, вы, наверное, понимаете: он — человек серьезный, а это позарез было необходимо в такой сногсшибательной ситуации…
После разговора с Володей мне вроде полегчало, и я решил немного поэкспериментировать с Барсом.
— Ну ладно, — с деланной бодростью произнес я, усаживаясь на тахту рядом с ним. — Посмотрим, что ты еще умеешь. Например, скажи «мясо».
При слове «мама» я вообще ничего себе не представлял, а если бы и представил, то, наверное, свою маму, а не кошку Дашку. Ну, а мясо я вообразил точно — сырое, свежее, аппетитное. Барс облизнулся, а потом четко произнес:
— М-мяя, — и сделал какой-то гортанный выдох вместо второго слога.
Этот результат меня несколько приободрил: все же никакая тут не мистика, а гипноз, и кот действительно может произносить лишь то, что позволяет ему конструкция глотки. Я начал проверять этот тезис: внушал Барсу слова: «кошка», «лапа», «рыба», «молоко». Я все это представлял себе как можно яснее, так что Барс понимал, о чем идет речь. Но на слове «молоко», четвертом по счету, пришлось прекратить эксперимент: я устал, а Барс еще больше. Как он старался, бедняга! Прямо наизнанку выворачивался, стараясь выговорить эти слова, — и ничего не получалось. Наконец он жалобно мяукнул и лег, тяжело дыша.