— Кота, что ли, принесли? — с неодобрением спросил я, глядя на корзинку. Или кто там у вас?
— Кот! — с гордостью ответил Валерка. — Но какой! Гениальный!
Белобрысый мальчуган громко шмыгнул носом и при этом сильно накренил корзинку. Сбоку из-под ситца высунулась черная кошачья лапа и судорожно вцепилась в борт корзинки.
Судя по лапе, котище был громадный, побольше Барса. Я вздохнул.
— Ну, ребята, сами ведь слышите: у меня гости, не могу я сейчас заниматься с вашим котом, хоть он и гениальный.
— Ладно, мы его пока к нам отнесем, — решил Валерка. — А вы потом зайдите, когда ваши гости уйдут. Ладно?
— Да не знаю я, когда они уйдут! — взмолился я. — И устал я до смерти. Давайте, ребята, на завтра лучше уговоримся.
— До завтра они его пришибут сто раз! — хрипло сказал белобрысый мальчуган.
И я вдруг понял, что он плачет, потому и шмыгает носом.
— Ладно, давай к Валерке, я приду потом, — пообещал я. — Только не реви. Тебя как зовут?.. Герка? Герман? Ну вот, тезка космонавта, не разводи сырость, а то своего гениального кота насквозь промочишь, и он простудится. Иди-иди, я же сказал: приду, только не скоро, у нас тут разговор серьезный.
Мальчишки пошли к квартире Соколовых, и Герка все шмыгал носом.
— А кто хочет пришибить кота? — спросил я им вслед.
— Да все они! — с тоской прохрипел Герка. — В особенности бабка: в окно выбросить пообещалась, с восьмого этажа. А чем Мурчик виноватый?
— Ничем! — твердо заявил я, не подозревая, что меня ждет часом-двумя позже. — Идите, я приду. Тогда сообразим, что делать.
Глава одиннадцатая
Под всякой бездной раскрывается
другая, еще более глубокая.
Р.У. Эмерсон
Собственно говоря, лишь очень
немногие живут сегодняшним днем.
Большинство готовится жить позднее.
Джонатан Свифт
Когда я вернулся в комнату, спор шел вовсю. Начало я записываю с магнитофона.
— Ну ладно, продолжим прогнозирование, — сказал Виктор. — Значит, при существующих уже сейчас предпосылках пути решения нашей проблемы могут быть примерно такими. Создается синтетическая пища — в первую очередь для людей и вообще для плотоядных.
Славка демонстративно охнул.
— Тоже мне великий гурман из студенческой столовой! — презрительно покосился на него Виктор. — Не изображай трагедию, все будет куда вкуснее и питательнее, чем в нашей теперешней жизни, а на первых порах наверняка будут имитировать всякие бифштексы-рамштексы и прочих цыпленков табака.
— А потом, значит, плюнут на эти нежности? — поинтересовался Славка.
— На твой век хватит, не беспокойся. А потом будет что-нибудь поинтереснее. Потому что исчезнет психологическая потребность в мясе как в таковом. А из его компонентов, необходимых для нашего организма, можно соорудить мало ли что — желе со вкусом тропических фруктов, например.
— Вы правы, — серьезно сказал Иван Иванович, — это абсолютно необходимое условие для решения проблемы. Но не единственное, конечно…
Славка слушал и все время забавно подергивал носом и губами, как кролик, это означало, что он соображает, как бы получше срезать оппонента.
— Ну ладно! — сказал он наконец. — Значит, коров, свиней и барашков кушать не будем. Ни мы, ни волки, ни медведи. А будем жить одной семьей, как поется в песне Новеллы Матвеевой: «Так живут одной семьею, как хорошие соседи, люди, кони и медведи!». Только, по-моему, слишком большая семья получится, если в мировом масштабе. Коров этих будет — не протолкнешься. А зачем они тогда будут? Ну, барашки еще на шерсть, на овчину пойдут…
— Шерсть! — с презрением возразил Виктор. — Да уже сейчас есть поролоновые прослойки, объемная пряжа и нетканые материалы, а к концу века — ну кто тогда будет интересоваться овечьей шерстью!
— Тем более. Что же все-таки будет с барашками и лошадками? Одичают, будут жить, как до появления человека? Пастись табунами и стадами в бескрайних степных просторах? А где их взять, эти просторы?
Может, это было и правильное соображение, но слова Славки мне что-то мучительно напоминали. Стоп, стоп, это, кажется…
— Славка, ты рассуждаешь, как… как этот самый чеховский герой…
Но Славка моментально перебил меня.
— Не напрягайся, старик! — лучезарно улыбнулся он.
..
Но Славка моментально перебил меня.
— Не напрягайся, старик! — лучезарно улыбнулся он. — Я тебе друг и двоюродный брат, я помогу, верь! Ты хотел сказать: как печенег, Жмухин. Верно?
— Верно… — удивленно пробормотал я, и опять мне подумалось, что Славка куда умнее, чем обычно кажется.
— Так чего же мучиться? — беспечно сказал Славка. — Берем с этих многоуважаемых полок восьмой том сочинений А.П. Чехова, открываем его на рассказе «Печенег», и что же мы видим? Мы видим, как весьма и весьма несимпатичный обитатель Российской империи Иван Абрамыч Жмухин, отставной казачий офицер, беседует с другим, несколько более симпатичным обитателем той же империи. И узнает этот самый Жмухин, что его собеседник — вегетарианец, и даже, в общем-то, одобряет его: «Что ж? Это хорошо. Не все же резать и стрелять, знаете ли, надо когда-нибудь и угомониться, дать покой и тварям». Но дальше этот малопочтенный субъект интересуется примерно тем же, чем и я… Это ты правильно подметил, старик! Берет он проблему несколько более узко, в субъективно-эмоциональном плане, но суть от этого не меняется…