Из чисто духовных побуждений, разумеется.
Он украдкой бросает взгляд на ее лицо. Оно спрятано в подушку. Со слезами покончено, но теперь во всей ее фигуре заметна угрюмая замкнутость, погруженность в себя — такая бывает у детей после капризной вспышки: первое печальное провидение того, что несет с собой взрослость. Когда она начинает говорить, голос ее звучит ровно и холодно.
— А я то полагала, вы предпочитаете классические формы союза.
— С Эрато — да. Но теперь, когда мы от нее отказались…
— Мне это представляется ужасно надуманным. Автомобильная катастрофа.
— Тогда — как насчет одного из тех восхитительно неопределенных концов?
И опять она медлит с ответом.
— Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.
— Ну вот, пожалуйста. У нас не сработало. Мы демонстрируем, какие мы оба замечательно зрелые и современные, согласившись признать, что у нас не сработало. Одеваемся, уходим… Да, я уже вижу это, это мне нравится. Мы выходим, покидаем больницу, проходим через двор, останавливаемся на улице. Обыкновенные мужчина и женщина в мире, где вообще ничто никогда не срабатывает.
Нам даже не удается поймать такси для каждого из нас. Конечно, это не так уж страшно, но ведь нам обоим было бы намного легче при мысли, что мы больше никогда не увидим друг друга. Ты бы сказала: «Ну что ж…» И я бы в ответ произнес что нибудь такое же банальное, вроде: «Ну что ж…» Мы бы улыбнулись друг другу — бегло и иронично, — подсмеиваясь над собственной банальностью, пожали бы друг другу руки. Повернулись спиной друг к другу и разошлись в разные стороны. Возможно, я обернулся бы украдкой — взглянуть на тебя в последний раз, но ты уже исчезла бы навек, растворилась в толпе прохожих, в облаках автомобильного чада. И мне не надо было бы сочинять мораль. Я иду в будущее, милосердно лишенный воображения. Ты уходишь в будущее, милосердно лишенная существования. Неплохо звучит, а? — Однако он продолжает, не ожидая ответа: — Критики будут в восторге. Они обожают полные пессимизма концы. Это доказывает им, какое мужество от них требуется, чтобы вести полную оптимизма жизнь.
Довольно долго она ничего не отвечает. Приподнимается на локте и отирает не до конца высохшую влагу с глаз.
— Полагаю, вам не очень трудно вообразить пару тройку сигарет? И — зажигалку и пепельницу?
Он поднимается, словно забывчивый хозяин, принимающий гостью.
— О, конечно. Какой нибудь особый сорт?
— У меня такое чувство, что я скорее всего любила бы турецкие сигареты.
— С травкой?
Она энергично трясет головой:
— Нет, нет. Уверена — этот период у меня уже позади.
— Хорошо.
Он трижды быстро щелкает пальцами — большим и указательным. Тотчас же рядом с ней на кровати возникают пепельница из оникса, золотая зажигалка и серебряная сигаретница; это происходит так быстро, что она в испуге отшатывается. Потом берет овальной формы сигарету. Склонившись над закутанной в зеленое фигуркой, он дотягивается до зажигалки и подносит ей огня. Она выдыхает душистый дым, затем держит сигарету в пальцах, изящно отведя руку.
— Спасибо.
Плотно стянув на груди полы халата, она подвигается и садится прямо; потом незаметно и тщательно подтыкает халат под мышки. Он снова заботливо склоняется над ней:
— Что нибудь еще?
Она устремляет на его заботливое лицо застенчивый, чуть опечаленный взгляд:
— Знаете… боюсь, я слишком многого требую… Мне кажется, я самую малость близорука.
— Милая девочка, что же ты сразу не сказала? Какую оправу ты предпочитаешь?
Она затягивается сигаретой, теперь глядя на дверь, выдыхает облачко дыма; потом обращает на него тот же застенчивый взгляд:
— Мне думается, я обычно носила бы такие голубоватые очки, с большими круглыми стеклами, в золотой оправе.
Кажется, специалисты называют их «Джейн Остен»57.
— Такие?
К ней протягивается его рука с очками.
— Блеск! Очень любезно. — Она надевает очки, прилаживает дужки и поднимает на него смущенный взор. — Такая глупость. Все эти мелочи. Смешные детали.
— Нисколько, нисколько. Что еще?
— Только если это не доставит вам беспокойства.
— Пожалуйста, прошу.
— Просто этот зеленый… — Она трогает пальчиком халат. — Подозреваю, это не совсем я.
— Выбирай.
— Что нибудь такое… как темное вино? Как сок тутовых ягод? Я не знаю, припоминаете ли вы то место у Пруста…58 О, это прелестно! Само совершенство! Именно то, о чем я думала. Спасибо огромное.
— Кофе?
— Нет. — Она взмахивает рукой с сигаретой. — Это замечательно.
— Не стоит благодарности. Просто еще одна пара строк.
— Действительно. Но все равно — спасибо.
Несколько минут она молча курит, рассматривая собственные босые ступни, виднеющиеся из под полы нового халата. Он сидит на стуле. Наконец, с робкой улыбкой, она произносит:
— Майлз, мне не хотелось бы снова затевать спор… я могу называть вас «Майлз»?
— Пожалуйста.
— Вы были настолько любезны, что всего минуту назад заметили, что — хотя меня на самом деле и не существует — мне отныне будет все же позволено иногда высказываться (вы назвали это консультациями) по поводу наших отношений.
— Совершенно верно. Ты, например, говорила об определенных степенях элементарной свободы… Это я учел.
— Только… Ну, я хочу сказать… прошу простить мне попытку снова перековать наши орала на мечи, но мне кажется, вы все таки стараетесь в одиночку устанавливать законы, касающиеся нашего совместного будущего.
— Это мне и в голову не приходило. Я просто высказал некоторую идею. Вполне открыт к любой дискуссии. Тебе что то не нравится?
Она разглаживает халат.
— Ну, просто я подумала бы, что вам удалось бы более успешно добиться желаемого результата, если бы вы рассматривали все случившееся до сих пор как некую сюрреалистическую преамбулу… ну, если хотите, обратный ход нормального нарративного развития… к совершенно иному типу отношений между нами, включив их в гораздо более реалистический внешний контекст. — Она снова разглаживает халат на коленях. — Контекст, в котором мы встретились бы совершенно нормально и между нами развились бы совершенно обычные дружеские отношения. Я, разумеется, имею в виду, ну… эту вот сторону… как мы все время только и делаем, что отправляемся вместе в постель. Может быть, мы порой могли бы вместе отправиться и в театр. Обсуждать прочитанные книги. Посещать выставки. В таком вот роде.
— А а.
— Я бы решилась предложить, поскольку все эти наскучившие постельные сцены уже имели место в фантастической преамбуле, вы могли бы найти гораздо более спокойный, гораздо более современный тон повествования и сконцентрировали бы внимание на более серьезных, взрослых предметах. Взять хотя бы наш культурный фон. Или вот, например, политика. Проблема абортов. Насилие на улицах. Ядерное разоружение. Экология. Киты. Белый хлеб. Все то, что мешает нам полностью сблизиться друг с другом.
— Те самые — более тонкие — нюансы этакого либерального Angst ‘a?59
— Совершенно верно.
— И что, ты видишь… культурный фон для себя самой?
— Мне кажется, я хотела бы быть… может быть, выпускницей Кембриджа? Специальность — английский язык? Чувствую, я могла бы опубликовать одну две книги стихов… Не очень успешных с коммерческой точки зрения, но в определенных кругах заслуживших вполне солидную репутацию.