Приближаюсь к нашему кабинету. Огромная очередь, чей конец завихрятся где?то на улице, топчется в коридоре. У каждого в очереди сумка, пакет, мешок, а то и просто узелок.
— Извините, — обращаюсь к толстой тетке с чемоданом, в котором кто?то пищит и скребется. — А вы зачем стоите?
Толстая тетка, убедившись, что молодой лейтенант не претендует на очередь, дергает чемоданом:
— Крысы. Десять штук. Неплохой улов, да?
— А, зачем? — в желудке неприятно свербит, предвещая неприятности.
— Ну, как зачем, милок. За мышей по десятке дают. А за крыс, небось, и по двадцатке сторгуемся.
Поворачиваюсь к пацану, лет восьми. В руках жестяная коробка из?под печенья.
— У тебя тоже крысы?
— У меня не крыса, — пыхтит мальчишка, старательно заглядывая в глаза. — Белый хомяк. С родословной. Папа сказал, что с шестнадцатого века. Дяденька, а правда за хомяков с родословной сто рублей могут дать.
— Могут, — я слегка теряюсь. Не понимаю, что происходит. Все эти люди стоят в наш кабинет. Машка забаррикадировалась изнутри и никого не пускает. И нет никакой возможности ей помочь. Потому что русская очередь, самая стойкая в мире. Ни шагу назад, ни одного человека по блату. Если бы русский человек работал так, как в очереди стоит, давно бы вырвались на первое место в мире.
— Посторонись! Зашибет! — по коридору мчится на полной скорости тачка вокзального грузчика, на которой громоздятся коробки из?под пива. Коробки тяжелые.
— Куда? — бросаюсь наперерез.
Тачка тормозит и из?за коробок выглядывает лицо кавказской национальности.
Тачка тормозит и из?за коробок выглядывает лицо кавказской национальности.
— Э, дорогой! Зачем рыночные отношения портишь? Не мешай развитию малого бизнеса, да?! Оптом сдаю, не видишь? Всю родню поднял, всех родственников привлек.
Меня начинает тихо колотить. Вокруг происходят вещи, мне не понятные. Все объясняет листок, прикрепленный на дверях нашего отдела. «Для научных экспериментов принимаются от населения в неограниченных размерах мыши за десять рублей штука. Больных и мелких не предлагать. Оптовикам надбавка»
С боем прорываюсь в кабинет. Несчастная Пономарева, прикрывая бронежилетом вход, пропускает внутрь.
— За такие шутки стрелять надо, — возмущается прапорщик, задвигая засовы и подтаскивая к дверям столы и шкаф. — Как там капитан? Поможет?
— Людей не хватает, — вру я. — Много работы. Мало зарплаты.
— Ясно, — Мария понятливая. — Следовательно, пойдем без прикрытия?
Выехать на захват подозреваемого в светлое время суток не получается. Народ в коридоре ожидает чуда. Чуда не происходит и только через три часа начавшийся под дверями отдела стихийный митинг удается разогнать при помощи отряда специального назначения, который до сих пор так и не разобрался с капитаном по поводу ошибочного вызова.
Очередь рассасывается, оставляя живой товар в приемной. Секретарша Лидочка, с детства не переносящая мышей, а тем более крыс, срочно берет отгул, предварительно вызывая на помощь отряды министерства чрезвычайных ситуаций.
Дежурная машина сломана, так что приходится добираться пешком. Пару километров через свалку и на месте. Мария высказывает крамольную мысль, что машина сломана по приказу капитана, который очень обиделся на наш отдел и никак не может забыть обвинений в мой адрес.
Операцию в целях безопасности начинаем метрах в двухстах от центрального входа.
— А до завтра подождать нельзя? — Баобабова разглядывает в щель бетонного забора ряды могил. — Часов в десять бы вернулись. И светло и хорошо. Я бы тетке позвонила. Она выходы на ООН имеет. Подкинули бы нам ребят в голубых касках. Все веселее.
Подмога б нам не помешала. Мы, конечно, с Машкой смелые ребята, но капитан натуральная свинья. Ведь просил как у человека. Ничего, отыщу пистолет, зайду в кабинет, и как в рожу ему посмотрю! Скажу — держи капитан.
— Не трусь, коллега. Нас же двое. Зато представь, как мы им всем носы утрем, когда притащим за крылышки нашего черного ангела.
— А может, и нет его, Леш? — Мария, привыкшая к честной войне с преступниками, нервничает. Все правильно. Одно дело ловить людей, другое непонятно кого. — Я, конечно, во всем тебе, Леш, доверяю, но ты сам подумай. Нарядился какой?нибудь чудак в простыню черную, да и посмеялся над нами. А мы дураки и поверили.
— Стоя на подоконнике шестого этажа без страховки много ненашутишь, — усмехаюсь криво, показывая, что слова напарника лишены всякого смысла. — Ты пойми. Такое злодейство человек сделать не в состоянии. Наши бабки не зря про нечисть всякую сказки слаживали. На пустом месте такие образы не появляются. А гада этого сегодня поймать надо. Не совсем полная луна для засады самое подходящее время. Зверь в силу не вошел. Так ты со мной или как?
У прапорщика Баобабовой приказ. Прикрывать мой тыл. И она, как человек полностью посвятившая себя служению долгу, ослушаться приказа не в состоянии. Сказано, за Пономаревым присматривать, значит до самой смерти. Или пока на пенсию по возрасту не отправят.
Баобабова поправляет липучки на бронежилете. Натягивает на голову, чтоб не сверкала в свете луны выбритая лысина, позаимствованную у кого?то из оперов шапочку — двухглазочку и решительно передергивает затвор автомата.