Невдалеке от Дюк-стрит из темного проулка показалась невысокая рыжеволосая женщина. Она шла сердитой походкой, бормоча что-то себе под нос. Свет газового фонаря на мгновение высветил темно-зеленую ситцевую юбку с тремя рядами оборок, и стало заметно, что она украшена желтыми цветами.
Черная соломенная шляпка, отделанная зеленым и черным бархатом, опасно съехала набок. Женщина показалась Мейбрику знакомой. Очень знакомой. Где это он ее…
— ..ублюдок жалкий, — бормотала она самой себе, не замечая их. — Дам, говорит, тебе целых два флорина, коли все получится! Откуда мне знать, что с его-то силами у него и за год ничего не выйдет… Чертовых полчаса на него потратила, и хоть бы два пенса за все труды! Надо, надо найти кого, кто прочтет это чертово Эннино письмо, ох, надо, вот тогда и денежки появятся. Газеты дадут мне ихнюю премию, как я и говорила смотрителю ночлежному, правду говорила, Господом Богом клянусь! А коль получу эту премию, ну, может, смогу Джона в нормальную больницу положить, не в лазарет фабричный…
Лахли крепко взял Мейбрика за запястье, удерживая на месте. И тут его как громом поразило: он узнал! Кэтрин Эддоуз! Безумное возбуждение охватило его с новой силой.
— Я заманю ее на Митрсквер, — прошипел Лахли. — В Сити… Да, да, скорее!
Руку его уже сводило желанием, когда он сжал рукоять своего любимого, длинного ножа. Мейбрик отступил назад, в темноту, оставив Лахли одного. Тот подошел к проститутке, которую они совсем еще недавно видели такой пьяной, что она и стояла с трудом. Несколько часов в тюрьме явно хорошо протрезвили ее. Отлично! Трезвая, она испугается еще сильнее.
— Привет, лапуля, — произнес Лахли голосом грубого моряка, как нельзя подходившим к его краденой куртке, шапке и шарфу. — Уж так приятно видеть такую, лапуля, как ты, одинокому парню, вдалеке от родного дома.
Кэтрин Эддоуз задержалась, медленно задрав голову, чтобы посмотреть Лахли в лицо. Росту в ней было всего пять футов, на целых семь дюймов ниже, чем мужчина, улыбавшийся ей сверху вниз.
— Ну, привет. Поздновато ты гуляешь, матросик: пабы-то все давно как закрыты, — с досадой вздохнула она. — Вот я тоже не прочь выпить, ан поздно.
— Ну, и то правда, залить горе я тебе не помогу, но тело — тело и без джина может порезвиться, верно говорю? — Лахли порылся в кармане и достал оттуда блестящую монету. — Глянь-кось, что у меня есть, а? Шестипенсовый, новенький — аж сияет весь.
Взгляд Кэтрин заметно прояснился, упершись в монету, которую Лахли держал двумя затянутыми в перчатку пальцами. Она улыбнулась и придвинулась ближе к нему, положив руку ему на грудь.
— Ну, и то верно, хорошенький шестипенсовый. И что может леди сделать, чтобы получить его?
Чуть дальше по Дюк-стрит, где у местного дома собраний, известного под названием «Империал-Клуб», горели огни, трое мужчин вышли в дождливую ночь и покосились в сторону Лахли и Эддоуз. Впрочем, ушли они в противоположном направлении, не мешая женщине и ее явному клиенту заниматься своими интимными делами. Джеймс Мейбрик улыбнулся им вслед из своего укрытия.
— Не пойти ли нам прогуляться немного? — предложил Лахли, свернув в ту же сторону, куда направлялись мужчины из «Империал-Клуба», но куда более неспешной походкой, чтобы дать тем троим уйти далеко вперед. — Там и найдем местечко поуютнее, а?
От ее негромкого хихиканья Мейбрик пришел в восторг. А когда она затянула какую-то песню, он и сам тихо рассмеялся про себя. Этой дуре-потаскухе осталось жить от силы десять минут, а она идет себе под ручку с человеком, который собирается убить ее, распевая так, будто ей не о чем беспокоиться. Мейбрик снова рассмеялся.
Ничего, очень скоро она свое получит.
* * *
После двух недель почти непрерывного сидения в седле, недосыпа и грязи Кит Карсон ощущал себя не в самой лучшей форме для общения с сенатором Джоном Кеддриком и половиной газетчиков северного полушария. Впрочем, его мнения на этот счет никто не спрашивал. Его уже ждали, стоило ему сквозь Врата Дикого Запада ступить на платформу станции. По пятам за ним шли гиды с телом Юлия и убитого туриста. Поднявшийся при их виде шум и визг был физически осязаем — ни дать ни взять стена шума.
— Джина! — прорвался сквозь этот хаос голос сенатора Кеддрика.
Поднявшийся при их виде шум и визг был физически осязаем — ни дать ни взять стена шума.
— Джина! — прорвался сквозь этот хаос голос сенатора Кеддрика. Рискуя упасть с платформы, сенатор лез к ним через заградительные барьеры… Джина! — Сотрудник «Путешествий во Времени» перехватил сенатора и удержал его на месте. На лице у того отразилась целая гамма разнообразных эмоций.
— Мистер Кеддрик, — обратился к несколько побледневшему политику Кит. — Это не ваша дочь. Ни одно, ни другое тело.
— Не моя дочь? — прохрипел заметно потрясенный Кеддрик. — Не моя дочь? Тогда где она? Почему она не с вами? — Внезапная ярость исказила черты сенатора. Он стряхнул удерживавшие его руки и угрожающе надвинулся на Кита. — Что делаете вы здесь, если вы ее не нашли? Объясните сейчас же!
— Ее с нами нет, потому что мы ее не нашли. Около барьеров и красных шнуров, огораживающих зону прибытия, толпились газетчики. С грохотом упала рогатка, и журналисты хлынули за барьеры, столкнувшись с возвращавшимися из тура туристами. Воцарился полнейший бедлам. Впрочем, когда Скитер Джексон, с трудом переставлявший ноги после нескольких суток езды верхом, шагнул сквозь Врата, туристы и гиды начали уже вытекать ручейками через контрольные пункты. Сид Кедермен и Паула Букер как раз ступили на платформу следом за Скитером, когда сенатор Кеддрик перевел гневный взгляд с пластиковых мешков с телами на своего изможденного детектива, а потом обратно на Кита.